Там, за Вороножскими лесами. Татьяна Владимировна Луковская

засмеявшись, не оглядываясь, пошел к заставе.

      – Не слушай, то он так шутит, – смущенно, поспешил оправдаться Демьян. – Какую рубить – маленькую или побольше?

      – Чтобы холстины полоскать было удобно, – тоже застенчиво ответила красавица.

      Олексич скинул в сугроб кожух, дабы ловчей махать топором. Девица тут же подхватила одежду, заботливо стряхивая снег:

      – Я подержу, а то вымерзнет, – ласково проворковала она.

      Демьян подошел к тому месту, где до этого рубила дева и невольно улыбнулся, увидев кривые неглубокие зазубренки на мощной речной броне.

      – Ты отойди немного в сторонку, а то осколки могут попасть, – парень широко размахнулся, высекая из вороножского льда сноп искр.

      Ловко орудуя топором, Демьян к своему удовольствию успевал замечать восхищенные девичьи очи. Красавица с замиранием следила за каждым его движением. И парень старался сделать все правильно и быстро. Вскоре среди толченого льда и снега зачернела вороножская вода.

      – Готово! – Демьян, небрежно стер пот со лба, приглашая красавицу принять работу.

      – Благодарствую, – улыбнулась та, возвращая парню кожух, – а я бы до вечера промучилась.

      – Меня Демьяном зовут, в дружине Робшей кличут, – наконец решил представиться ледоруб, – а тебя как величают?

      –А меня а…, – девушка почему-то растерянно глянула на пса, как будто мысленно спрашивала у него совета – знакомиться или нет, – а меня Матреной зовут, – наконец вымолвила она, – я дочь Кисляя воротника. Может, слышал?

      – Как же не слышать? Самая красивая дева в городце! Все про тебя говорят, – Демьян хотел сделать Матрене приятное, но, к удивлению, заметил, что та с обидой отвернулась, поджав губки.

      – Я тебя про отца спросила, а что там на заставе болтают, так мне то и знать не надобно, – сказала она, подчеркнуто деловито хватая тяжелую корзину.

      – Так ведь не врали, – Демьян поспешил забрать тяжесть из тонких ручек и сам донес кошелку до полыньи, – ты ведь и впрямь хороша, но, если тебе неприятно, так я не буду больше об том говорить.