бухгалтер. – Я похудею. Когда немного поживу с вами.
– Бухгалтер! Ха-ха-ха! Бухгалтер! Неужели все бухгалтеры такие? Ха-ха-ха!
Она истерически захохотала, замахала руками, взметнула в воздухе обеими косами, закружилась на месте, упала лицом в подушку.
Она лежала на беленькой постели, колотилась, хохотала и рыдала.
Неслышно и мягко, как кот, подошел сзади к ней Шурыгин и осторожно, со страхом и сочувствием, обвил ее руками за талию. На лице его изобразилось блаженство.
Наташа тотчас же рванулась, вскочила с постели, отбросила назад косы, убежала от Шурыгина прочь, согнулась вперед, прижалась спиной к подоконнику.
– А этого нельзя! – сказала она. – Еще рано!
– А когда же? – тихо спросил Шурыгин и остался стоять на месте с умиленно раскрытым ртом и протянутыми вперед порожними руками, из которых только что выпорхнуло начало счастья.
– После. Потом.
И она сквозь новый припадок смеха к чему-то опять указала рукой на его бородищу.
– Тогда я сейчас же полечу к парикмахеру.
И он, схватив шапку, заспешил к выходу.
Она отправилась его провожать длинным лабиринтом темных хозяйских коридоров, от пола до потолка заваленных старым пыльным хламом, от которого пахло мышами и собачьим пометом.
– Наташечка, значит, когда можно прийти к тебе окончательно? Сегодня вечером, когда обреюсь, можно?
– Завтра придете, завтра. Когда начнет темнеть…
– Сегодня!
– Завтра!
– С-се…
Почти вытолкав его, она заперла за ним на ключ дверь.
XII
Валя в первый момент не узнала Шурыгина, когда в этот же день явилась к нему по его внеочередному, совершенно срочному вызову через посыльного.
– Сумасшедший! Остричь такую бороду! – с жалостью вскричала она. – Такую блестящую бороду! – почти плакала она. – Теперь ты половину своей красоты потерял. Борода придавала тебе что-то сильное, звериное, мохнатое. Не люблю бритых мужчин – как обезьяны. Зачем ты снял бороду, зачем?
– Надоело возиться с ней, расчесывать, подравнивать, вытаскивать из нее сор, – опустил глаза Шурыгин под пристальным взглядом женщины и испуганно сел на кровать, свесив красное лицо с пылающими ушами в пол. – Кстати, дело идет к весне, начнется жара…
– При чем тут весна! – волновалась женщина. – А ну-ка покажись мне еще… Да встань же, подними голову, подойди сюда, это даже невежливо, чего ты боишься? Как маленький!
– Я не боюсь, – встал и испуганно подошел к ней Шурыгин.
– И выражение лица стало другое, вялое, кислое, боязливое, – вертела она в своих руках его новую голову и рассматривала ее, как новую, только что принесенную из магазина вещь. – Ну чего же ты повесил нос? Уже сам жалеешь, что обезобразил себя? Развеселись, засмейся, улыбнись! Вот так, вот так… Ну еще, еще…
– Чай будем пить сперва или потом? – вырывая свою голову из ее рук, задал он ей вопрос, который задавал на всех их свиданиях.
– Лучше потом, – сказала она и выпустила его. – Ну