Она берет ручку и переписывает слова.
Прямое попадание! Мы оба молча смотрим на бумагу, не зная, значит ли это что-нибудь. Возможно, ничего. Возможно, все. Как и грязь на моей простыне. Как и кровавый отпечаток на матрасе. Как и факт, что мы помним банальные вещи, но не людей. Моя одежда, цвет ее лака, фото на стене, часы над дверью, полупустой стакан воды и камера на столе. Я поворачиваюсь, поглощая взглядом предметы. Все они могут что-то значить.
Или абсолютно ничего.
Не знаю, какую информацию мне стоит отсеивать, а какую запоминать. Может, если я засну, то завтра проснусь совершенно нормальным человеком?
– Я проголодалась, – говорит Чарли.
Она наблюдает за мной; волосы закрывают мне полный обзор на ее лицо. Она до неприличия красива. Не уверен, что должен оценивать ее по таким параметрам. Все в ней пленит, как последствия бури. Люди не должны наслаждаться разрушениями, на которые способна Матушка-природа, но мы все равно не можем отвести глаз. Чарли – разруха, появившаяся в результате торнадо.
Откуда я это знаю?
У нее расчетливый взгляд. Я хочу схватить камеру и запечатлеть его. Что-то крутится у меня в животе, как ленточный клубок, и я не уверен: это от голода, нервов или от стоящей передо мной девушки?
– Пошли вниз, – говорю я. Затем тянусь за рюкзачком и отдаю его ей. С комода беру камеру. – Поедим, пока будем рассматривать наши пожитки.
Она проходит вперед, замирая у каждой фотографии между моей комнатой и лестницей. По пути проводит пальцами по моему лицу на каждом портрете. Только зря время теряет. Кто бы ни был на этих фото, это не я.
Вскоре мы доходим до последней ступеньки, и наши барабанные перепонки чуть не лопаются от громкого крика. Чарли резко замирает, и я врезаюсь ей в спину. Крик издала женщина, стоящая в проходе на кухню.
Ее глаза округлены, она переводит взгляд с меня на Чарли. Рукой хватается за сердце и вздыхает с облегчением.
Ее не было на фотографиях. Полненькая пожилая женщина лет шестидесяти. На ней фартук с надписью: «Я готовлю шедевры на закуску».
Ее волосы убраны назад, но она сдувает выскользнувшие седые пряди, вздыхая и пытаясь успокоиться.
– Господи, Сайлас! Ты напугал меня до полусмерти! – Женщина поворачивается и идет на кухню. – Вам двоим лучше бы вернуться в школу, пока твой папа не узнал. Я тебя покрывать не стану!
Чарли все еще не двигается с места, поэтому я опускаю руку ей на поясницу и подталкиваю вперед. Она оглядывается через плечо:
– Ты знаешь…
Я качаю головой, перебивая ее вопрос. Она хотела спросить, знаю ли я эту женщину. Ответ: нет. Она мне незнакома, Чарли мне незнакома, семья с портретов мне незнакома.
Но в руках у меня вполне знакомый фотоаппарат. Я опускаю на него взгляд, гадая, как я могу помнить функции камеры, но не как их учил. Я знаю, как выставлять светочувствительность, выдержку, чтобы придать водопаду вид гладкого ручейка или сделать акцент на каждой капле воды. Эта камера может сфокусироваться на мельчайших деталях, как изгиб руки Чарли или ее ресницы, пока все остальное будет размытым.