началась рутина примерок, прикидок, тренировок вперемежку с руганью Узякина, который упивался своим начальственным положением.
Прибыли, наконец, ребята Собинова.
– Попадешь в коробок, – спросил Узякин одного из них, черноволосого и до синевы выбритого парня, – на десять метров с оптикой?
– Нэт, – ответил тот коротко.
– Ну вот, – повернулся к Собинову Узякин, – а ты говоришь снайпера…
– На дэсат, – сказал солдат, – я без прицела стреляй…
Собинов усмехнулся дилетантству старшего оперативного начальника, не знавшего, что до ста метров оптическим прицелом пользоваться бессмысленно. Узякин же недовольно взглянул на своего снайпера-сафариста: не мог подсказать, кретин.
Выбросили во двор коробок спичек. Он упал на притоптанный снег и тут же подпрыгнул: пуля из винтовки черноволосого пробила его и подбросила в воздух, выстрел второго собиновского снайпера разорвал коробок пополам, после этого на тюремную сцену вышел Узякинский сафарист и промахнулся в остатки коробка. Узякин бросил на него гневный взгляд, буркнул: «Тренируйся», и пошел в кабинет начальника изолятора. За ним, как нитка за иголкой, потянулись Собинов, Внучек и Михалыч.
Зазвонил телефон, Узякин снял трубку, послушал и, выругавшись, выбежал из кабинета, бросив на ходу:
– Стрелок… твою мать, в человека попал.
За ним побежал Михалыч.
Позже выяснилось, что сафарист продолжал пристрелку из окна второго этажа, а чтобы под пули не попал кто-нибудь из сотрудников, поставил в дверях, выходивших во дворик, прапорщика, которого черт дернул эти двери приоткрыть, чтобы посмотреть, как стреляет снайпер.
Очередная пуля срикошетила от вмерзшего в землю камня и попала в дверной косяк, отщепив от него кусочек дерева, который вонзился прапорщику в щеку. От неожиданности он вскрикнул и упал. Видевший все это из своего окна ДПНСИ тут же сообщил, что снайпер убил человека.
Вернувшиеся Узякин и Михалыч долго переругивались, пока их не прервал новый телефонный звонок. Узякин, как и пятнадцать минут назад, взял трубку. Коллега старшего оперативного начальника сообщал, что «гости» и эскорт приближаются к Каминску.
Хряк забалдел больше Шныря, хотя оба приняли таблеток поровну. Буза вмазаться не пожелал.
Теофедрин разбудил в Хряке энергию, которая всегда дремала в нем до поры до времени, а разбуженная водкой, наркотиками или чьим-то косым взглядом вырывалась наружу, сокрушая вокруг все, что попадалось под руку.
– Слушай, Буза, – сказал он без той доли уважения, с какой обычно говорил с Арбузовым, – все равно мы отсюда вырвемся. Давай бабу отоварим, не пропадать же добру, – и он ухмыльнулся, по его мнению, плотоядно.
– Точно, – поддержал его Шнырь, которого таблетки распалили так, что он был готов сразиться даже с Хряком.
– Заткнулись оба, – произнес спокойно Буза, и в этом спокойствии была та уверенность в себе, в устойчивости