Нам бы барина Федора Иваныча.
– Федор Иваныч занемог. Мне челом бейте.
– Дык… А ты кто?
– Племянник. Борис Федорович Годунов.
– Дык, – растерялся Оська. – Нам бы за пожилое вернуть.
Но тут на крыльцо выскочил сам барин. Глаза холодны и злы. Закричал:
– Где холопы? Отчего ворота настежь? Запорю нечестивцев!.. Чего приперлись?
– Уходим мы, барин. Юрьев день.
– Эк, чего удумали. Пили, жрали в три горла, а ныне оглобли на сторону!
– Юрьев день, – теперь уже заговорила Сусанна. – Ты уж не обессудь, барин. Прими рубль за пожилое, и не поминай лихом. Мы тут в три погибели гнулись, семь потов на барщине сошло. Прощевай, барин.
Федор Иванович затопал ногами:
– Крапивное семя!
Подскочил к Оське и принялся стегать его плеткой. Даже супруге разок досталось.
– Лютой же ты барин! – огневанно сверкнула глазами Сусанна. – Поспешим отсюда, Оська!
А отрок Бориска жестоко воскликнул:
– Собак на них спусти, дядюшка! Собак!
Едва успели ноги унести.
Безжалостные слова барчука надолго запомнил Ванятка.
Глава 4. Помер Оська
За восемь последних лет не одного барина сменили Оська, Сусанна и Ванятка, пока судьба не занесла их на Ярославскую землю в вотчину любимца царя Ивана Васильевича, князя Андрея Курбского.
Долго до Курбы добирались, с расспросами. Мужики сказывали, что село «огромадное», с двумя храмами. Жителей едва ли не с полтыщи, многие из них занимаются торговлей и всякими промыслами. Само село раскинулось на высоком берегу речки Курбицы. К селу сходятся несколько проселочных торговых дорог. Одна вела из Ярославля в Курбу, а от нее в село Вощажниково и Борисоглебскую слободу; другая шла от села Великого через Курбу на город Романов-Борисоглебск29.
Проехав Михайловское, дорога сделала крутой поворот и повела в сторону Новленского.
– Еще версты четыре, как мужики толковали, – сказал Иванка.
– Успеть бы, – страдальчески молвила Сусанна, неотрывно вглядываясь в осунувшееся, бескровное лицо мужа. Обессилевший на господских работах, Оська совсем захирел. Все последние часы он лишь тихо стонал. В Новленском Сусанна спросила встречную старушку, куда-то бредущую с липовым кузовком.
– А не подскажешь ли, бабушка, нет в селе знахарки? Муж у меня прытко занемог.
– Была знахарка, голубушка, да на Параскеву Пятницу30 преставилась. В Курбу езжайте, тамотки две знахарки проживают.
В вотчину князя въезжали с горючими слезами: помер перед самой Курбой Оська.
Сусанна неутешно рыдала. Как никак, а двадцать лет прожила с муженьком, – неприглядным, квелым, но любимым. Такого человек с доброй душой, кажись, и на белом свете не бывает. Хороший был Оська.
Иванка, теперь уже могутный двадцатилетний детина, остановил сани подле избы и вопросительно глянул на мать.
– Зайду, пожалуй.