того, ее фотографировал.
А он такой, «привет, красавица».
А Кенни такой, «Она еще малолетка, братишка».
А он ему такой, «Для тебя, дедуля».
Если изучаешь историю, историю культуры, то понимаешь, что тебе в твое время, время, в котором ты живешь, типа вечно чего-то недодают. Существовали разные теории согласия. В библейские времена царь мог скакать по полю и тыкать пальцем: Вот эту. И ее к нему приводили. Их, как полагается, обручали, а если она рожала сына, супер, выносите знамена, она его хранитель. А в первую ночь она что, ничего не чухала? Может, и нет. Может, дрожала, как лист на ветру? Не имело значения. Имело значение только потомство, продолжение рода. Плюс восторг царя, который способствовал легитимности царской власти.
Вот и речушка.
Он перевел ее через поток.
В матрице решения остались следующие невыполненные пункты: подойти к боковой двери фургона, затолкнуть, влезть следом, обмотать скотчем запястья/рот, пристегнуть к цепочке, произнести речь. Речь он выучил наизусть. Повторял ее в уме и на диктофон. Успокойся, дорогая, я знаю, ты испугана, потому что еще не знаешь меня и не ждала ничего такого сегодня, но дай мне шанс, и ты увидишь, мы высоко взлетим. Смотри, я кладу нож сюда и даже не собираюсь его использовать, видишь?
Если она не захочет идти к фургону, ударить посильнее в живот. Потом поднять, поднести к боковой двери, забросить внутрь, скотчем запястья, рот, пристегнуть к цепочке, произнести речь и так далее, и так далее.
Стой, подожди, сказал он.
Девчонка остановилась.
Ептвою. Боковая дверь фургона была заперта. В предварительной матрице задания четко было указано: дверь не должна быть заперта. Перед его мысленным взором появился Мелвин. На лице Мелвина застыло выражение искреннего разочарования, которое всегда предшествовало надиранию задницы, которое всегда предшествовало кое-чему другому. Подними руки, говорил Мелвин. Защищайся.
Справедливо, справедливо. Ошибочка. Нужно было два раза проверить предварительную матрицу задания.
Да ерунда.
Радость не страх.
Мелвин мертв вот уже пятнадцать лет. Мама – двенадцать.
Теперь эта сучка повернулась, посмотрела на дом. Такое своеволие – ни в какие ворота. Пресечь в зародыше. Не забыть наказать ее с самого начала, установить правила игры.
Ну-ка повернись, блядь, сказал он.
Она повернулась.
Он отпер дверь, распахнул. Момент истины. Если она войдет, позволит ему завязать себя скотчем, то дело сделано. Он нашел место в Саккете, кукурузное поле одного денежного мешка, туда ведет грунтовка. Если все, наперекор закону бутерброда, пройдет хорошо, то оттуда они выедут на хайвей. Практически, это угон фургона. Это фургон Кенни. Он позаимствовал его на день. В жопу Кенни. Кенни как-то раз назвал его дураком. Ай, как плохо, Кенни, это замечание стоило тебе фургона. Если все пойдет херово, не в ту степь, если она его не возбудит, как полагается, то он бросит нахер все попытки, посечет как капусту, выбросит то, что останется.