с распродажи излишков армейского имущества. Если он был в состоянии есть эту кашу и пить этот кофе, а потом еще смог бы разжиться сигаретой и найти телефон, сохранялась надежда на возвращение в нормальный мир. Старик не мог донести трясущуюся ложку до своих десен, не разбрызгав бóльшую часть каши, а жирный парень взял свою миску обеими руками и погрузил в нее лицо, чавкая по-собачьи, и каша стекала ему на живот. За соседним столом раздался пронзительный, панический вопль:
– Я хочу выйти отсюда! Пустите меня! Пустите меня!..
Позавтракав и покинув столовую, он заметил, что наименее чокнутные на вид пациенты группируются в том конце коридора, где рядом с главной дверью на высоком конторском табурете восседал полисмен – не больничный охранник, а настоящий нью-йоркский коп со значком, дубинкой на поясе и пистолетом в кобуре. Он размеренно жевал резинку и не общался ни с кем, даже с санитарами, а солнцезащитные очки с зеркальными стеклами не позволяли заглянуть ему в глаза – вместо них вы видели лишь двойное отражение собственной вытянутой физиономии. И все же это место казалось лучше всех прочих: здесь было больше шансов обнаружить проблески здравомыслия.
– А вот и Коротышка! Как самочувствие сегодня, приятель?
Сказавший это человек был не намного выше Джона и к тому же на редкость уродлив – землистого цвета лицо с близко сидящими глазами и гнилыми зубами, обнаженными в широкой безрадостной улыбке, – но притом нагрудный карман его оттопыривала сигаретная пачка.
– Я видел, как тебя приволокли прошлой ночью, – продолжил он. – Ты был сильно на взводе.
– Вот как? – Уайлдер не помнил ничего о прошлой ночи, кроме поездки на «скорой» и Пола Борга, трущего ладонью его спину.
– Вопил, визжал и тараторил без умолку. Тебе всадили дозу, но и после этого ты не вырубился. И я подумал: «Вот это реально крутой клиент. Должно быть, здоровенный сукин сын». А потом я увидел, что ты даже меньше меня, и как начал хохотать! Чуть не помер со смеху.
– Да, понимаю… Не угостишь сигареткой?
– Я тебя спасу, – заявил урод и отвернулся.
– Не спасет, – раздался рядом другой голос. – Он никогда никого не спасает. Натуральный говнюк.
В этот момент отворилась дверь, впустив струю прохладного воздуха – не свежего, но прохладного и не столь затхлого хотя бы потому, что исходил он из более просторного и не так загрязненного коридора, – и тотчас грянул хор приветственных воплей:
– Чарли!.. Привет, Чарли!.. Как дела, Чарли?..
Вошедший – негр в зеленой санитарской форме – был далеко за шесть футов ростом и сложен как боксер-тяжеловес, возвышаясь над всеми окружающими. Он сунул в карман связку ключей и неторопливо покатил по коридору медицинскую тележку.
– Доброе утро… доброе утро… – говорил он густым басом, и на сей раз даже коп откликнулся: «Доброе утро, Чарли», перед тем удостоверившись, что тот не забыл запереть за собой дверь.
– Чарли, можно тебя на секунду?
– Чарли, ты помнишь, о чем я тебя вчера просил?
Они