за спиной, и куртку, забрызганную свежей кровью, но не повел и ухом.
– А как индюшатина. Тока пожощщэ. Дак в фарше ж незаметно, – и подмигнул заспанным красноватым глазом.
– Ну, если как индюшатина… – я тоже подмигнула, – Тогда на все, – и высыпала из кошелька горсть монеток. Было их не густо. Вчера, перед дежурством, пришлось заскочить в аптеку за лекарствами.
Дядька, не считая, смахнул монетки под прилавок, а на весы бросил большой кулек из оберточной бумаги. Нагреб пельменей, высыпал в кулек. Глянул на меня, перевел взгляд на Пищаль… Нагреб еще. Кинул взгляд на весы, зачерпнул из мешка прямо горстью и сыпанул еще десяток. Пельмени глухо стукались друг о друга.
– На здоровье! – напутствовал он.
– И вам не хворать, – поблагодарила я, принимая кулек. Тяжелый, килограмма на два потянет…
Улыбнулась. Вот приду домой, а Сашка с Глашкой: – Маш, а Маш! Что ты нам принесла? А я им: – Пельмени с драконятиной… Очешуеть.
Третьего дня за рекой завалили не дракона, а динозавра. Был он и вправду здоровенный, и глупый, как курица. Пугая огнеметами, его загнали в яму с кольями, и, между прочим, это я сделала решающий выстрел.
В переулке мелькнуло что-то белое, ослепительное. Мелькнуло – и пропало.
Показалось. Наверное. А… если не показалось? Осторожно ступая, я шагнула вглубь подворотни. Опять сверкнуло!
…Он стоял в тенистом дворике под липами и пристально смотрел на меня. Длинные точеные ноги, будто сотканная из солнечных лучей шкура, длинный витой рог…
Я протянула руку – единорог, всхрапнув, отскочил. Но не убежал, а опять застыл, искоса поглядывая на меня. Вокруг никого. Только я и он. Стоит, помахивая пышным хвостом и легонько так бьет копытом. Но, как только я приблизилась, он вновь отпрыгнул. Затем заржал, мотнул головой и скрылся, мать его лошадь за ногу, в подворотне.
Нужно его поймать. Если поспешить, пельмени даже разморозиться не успеют, а я зато смогу… Ладно. Не буду загадывать раньше времени.
Я никак не могла разглядеть паршивца целиком – после первого раза глупая животина к себе не подпускала. Мелькал то длинный хвост, то изящный изгиб шеи, то хитрый, будто подмигивающий, глаз… Так и бежали: он – впереди, я – за ним. Не заметив, забрались в самую глушь, в Окраины.
Пришла в себя в глухом и узком, как колодец, дворе. Всё здесь заросло крапивой и лопухами, асфальт детской площадки взломали молодые деревца, песочница превратилась в черное квадратное озерцо. Наклонившись, я взглянула на свое отражение. Лицо бледное до синевы – сказывается бессонная ночь, волосы растрепались и торчат в разные стороны, как у тряпичной Энни…
На каждом дежурстве даю себе обещание: взять в следующий раз зеркальце и расческу. Но, вернувшись домой, благополучно об этом забываю. Пытаясь расчесаться пальцами, заметила белую вспышку. Развернулась – никого.
Пробираться пришлось по центру улицы, держась подальше от домов. С крыш в любой момент мог сорваться кусок шифера или обломок кирпича. Места были знакомые, хотя за пять лет многое изменилось. Деревья стали выше, дома