об определенной категории образов на службе у конкретного аспекта науки: научные атласы как выражение исторически определенных иерархий эпистемических добродетелей.
Образы научных атласов подкрепляют другие формы научной визуализации: они определяют рабочие объекты дисциплин и в то же время взращивают то, что можно было бы назвать дисциплинарным взглядом по аналогии с взглядом эпохи (period eye[101]) историков искусств. Поэтому изображения в научных атласах не просто одна из категорий образов в науке среди множества других. Они – визуальные основания, на которых покоятся дисциплины наблюдения. Если атласы лежат в основании дисциплин, то эпистемические добродетели пересекают границы между ними. Ни истина-по-природе, ни механическая объективность, ни тренированное суждение никогда не пронизывали всю науку в целом, но при этом преодолевали границы, определявшие как отдельные дисциплины, так и любые возможные дисциплинарные членения. Эпистемические добродетели точно так же, как физические науки, оставили свой след в жизни – как в исследовательском поле, так и в лаборатории. Они не являются вездесущими, но, культивируя формы научного взгляда, они чрезвычайно широки по области своего применения и глубоки по силе своего воздействия.
Прежде всего, мы основываем наши утверждения о значимости эпистемических добродетелей на важности научных атласов. Атласы не единственное свидетельство существования и силы эпистемических добродетелей, но, будучи хранилищами образов регистрации, они имеют определенный вес. Когда схожие практики обосновываются в схожих терминах, которые обнаруживаются примерно в одно и то же время в атласах по кристаллографии и клинической патологии, в атласах, посвященных галактикам и травам, то эти аналогии являются веским доводом поверить в трансформации, охватывающие множество дисциплин и проникающие в корни каждой из них. Где еще можно было бы ожидать найти подобное свидетельство? Там, где сильны эпистемологические страхи в отношении того или иного препятствия на пути к знанию. Как покажут последующие главы, эти страхи столь же многочисленны, как и средства защиты от них. Но во всех случаях именно страх стимулирует эпистемологию, включая определение того, что считается эпистемологическим пороком и эпистемологической добродетелью. И наоборот, там, где наука следует намеченному курсу, не преследуемая сильным беспокойством о самом существовании выбранных ею объектов и эффектов, она будет свободна от поглощенности эпистемологией. Возникающий в XXI веке научно-инженерный этос больше обеспокоен, как будет показано в главе 7, надежностью, чем миражами. Забота о добродетели, научной или какой-нибудь иной, не является ни вездесущей, ни постоянной.
Но когда эпистемическая тревога вырывается наружу, научные атласы в силу самой своей природы уверенно регистрируют ее уже на раннем этапе. Поэтому мы используем атласы в качестве лакмусовой бумажки для открытия