отвлекать саднящей болью. Я взглянул на толстяка в трусах. Он тоже пил чай. Он смотрел на меня. Его добрый, но хитрый прищур пытался меня изучить.
– Что? – спросил я.
Толстый Ваня понял, что я имею в виду.
– Странный ты человек.
– То есть?
– Зачем ты здесь?
– Гребаная бабская полиция запрятала.
– И что?
– Что «и что»?
– В твоих глазах светится ум. Ты не выглядишь как какой-нибудь хер с горы. А значит, у тебя есть связи, и ты мог бы с легкостью оказаться в любом другом месте. Но ты здесь? Почему?
Я нервно отмахнулся, отвёл глаза. Однако от себя не убежишь. Я об этом знал. И толстый Ваня тоже знал об этом. И поэтому он просто подождал совсем чуть-чуть.
– Заебло меня всё это.
Слова вышли из меня, и внутри образовалась зияющая пустота.
– Что именно?
Наши глаза опять встретились. Но так хотелось снова отвести взгляд и так не хотелось разгадывать запечатлённые в выступах и впадинах губ и щёк секретные донесения из чужого тёплого и мягкого тела.
– Всё.
И тишина. Внутри. Снаружи. Я попытался залить её чаем. Не помогло. Она осталась. Пронзительная пустота внутри. Без звука. Без шороха.
– А ты-то? Ты что тут делаешь?
– Работаю.
– Работаешь?
– Точно.
– Но ведь это тюрьма…
– И что?
Действительно, что? Я задал вопрос. Однако его содержание было мне не доступно. Словно я только лишь выдавал набор звуков, чтобы изловчиться и отстраниться от главного.
Чего?
– Да, я в тюрьме, – продолжил Ваня, – но именно здесь я нашёл свою цель, своё призвание. В этих трёх мониторах вся моя жизнь.
Толстяк гордо указал на технику. Его взгляд при этом светился любовью.
И я не понимал этого.
– Но что ты делаешь? Смотришь на людей с экрана?
– Нет.
– Нет?
– Моя роль намного сложнее, чем тебе кажется. Но тебе этого сейчас не понять. Ты поймёшь это позже. А сейчас тебе нужно уходить. Я…
Речь толстого Вани прервал злой женский голос по громкоговорителю:
– Так вы сдаётесь или как?! Мы требуем, чтобы вы вели себя по-человечески! У вас остались последние пять минут!
– Они требуют, – угрюмо прошептал Ваня, когда громкий женский голос стих.
Но здесь не было взгляда в пол. И не было вселенской печали безысходности.
Было только ёмкое:
– Пора.
И он взял меня за руку.
– Я выведу тебя отсюда.
– Хорошо. Но зачем тебе это делать?
Я не понимал.
– У каждого своя роль в этом мире.
– Моя мать время от времени выдавала очень странные перлы. Как-то она сказала, что я очень жесток и циничен. В другой раз я услышал от неё о том, что я заставлю всех женщин пожалеть о содеянном. И наконец, она дошла до того, что заявила, будто бы я обязан вернуться к жене и быть с ней несмотря ни на что.
– Но ведь твоя жена умерла…
– То-то и оно.
Глава восьмая
Я