я. А сам думал – действительно, какой же я болван – в Останкинском парке всегда чего-нибудь снимают. Здесь иногда и офицеры Добровольческой армии, и инопланетяне попадаются.
– Да закрой челюсть, – похлопал меня по плечу Вова. – А то ты похож на обглоданного рогатого быка с картины Пикассо. – Кстати, вот твои деньги. Виски я на свои купил, – он протянул мне мои купюры. – Холодно, на площадке по чуть-чуть не помешает. И на вечер останется. Приходи, пулечку распишем, вот визитка. Кстати, о коммунистах – это я из роли. Засранцы они, довели страну до ручки и, задрав штаны, разбежались, сжигая на ходу партбилеты. Сейчас есть главное – выбор и ради него можно закрыть глаза на все ужасы капитализма.
Я забрал деньги, конечно, пожал на прощание руки всем троим и пошел своей дорогой. И не пойму что бурлило тогда в моей душе – какая-то гремучая смесь из облегчения и разочарования. С одной стороны я был рад, что Вовка не опустился и прекрасно себя чувствует, а с другой… Да, я сам себе напоминал «обглоданного быка» с натюрморта Пикассо. Но по другой причине.
Почему же мы так любим ощущать себя выше других? Отчего нам доставляет удовольствие видеть, как спотыкаются, идущие рядом? Я лучше, я сильнее, я успешнее! И это вовсе не издержки демократии, это изъяны в нас самих, отголоски животного, темного начала. И выдавить их из себя труднее, чем раба. Но делать это необходимо. По крайней мере, пытаться.
А вечером я позвонил Даниле и мы до глубокой ночи расписывали пульку. Почему-то на этот раз карты не вызывали у меня аллергию.
Старуха
Тысячу раз был прав Раскольников – все беды земные от старушек, от этих подлых, искушающих существ, не имеющих ни принципов, ни совести! Только они, старухи, толкают порядочного человека на преступление, не оставляя ему выбора между добром и злом, между совестью и животными инстинктами, потому как сами живут только последними, а светлых качеств иметь в себе и не желают. О, Достоевский с его слезой ребенка, с его формулой – не убий, мучился бы его несчастный студент муками совести, коль встретил бы на своем пути старуху ещё более мерзкую, более подлую и во всех отношениях отвратительную, нежели процентщица Алёна Ивановна, такую которую встретил я и коей был низвергнут в духовную бездну?! Пропал и сгорел, словно свечка в собственных глазах, и нет мне падшему никакого оправдания, а потому и прощения ни ныне, ни присно, ни во веки веков. А ведь могла эта подлая старушонка пройти мимо, но нет именно ко мне и подошла, именно меня и погубила. И ведь подкралась так тихо, сзади, когда не ожидал её коварного появления. Выросла, будто гриб после тропического ливня и тихонько так за мизинчик сзади ухватила. Ухватила и держит. Обернулся я и обомлел. Хотя нет, сначала не обомлел, а лишь удивился. Вполне себе приличная бабуля: маленькая, чистенькая, с благородными морщинками на смуглом, ровном личике, подвязанном ситцевым платочком, в глазах осмысленность, не свойственная большинству старух и даже некая ирония. Да. А ведь