бубнит… Вон у него на столе фотография… видела? Новый родственник, наверное… Памяти отца бы постыдился… мама, вон, в каком состоянии!
Темар к этому моменту, судя по всему, уже смог взять себя в руки. Он вновь уселся в молельной позе на свой ритуальный табурет. Глаза его пять были закрыты, но из правого – почти выдавилась слеза, застряв между плотно сжатыми веками. Как бы молясь или, может быть, разъясняя самому себе, он напряженно, но негромко произнес:
– «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, тот не достоин Меня».
Лорри, вскочившая было со своего места, вновь опустилась на кровать и упавшим голосом обратилась к сестре:
– Ну, ты послушай, что он несет…
– Оставь его, Лорри! Каждый человек имеет право перебеситься…
– И ты туда же! – среагировал на это Темар. – Никак не можете признать за человеком право на убеждения… на веру!
– Да верь ты ради Бога, во что хочешь, братик, – не могла не ответить Лорри, – но Стиллер – это перебор, кажется…
– Да пойми ты, – опять горячо заговорил Темар, – Стиллер, единственный за два десятилетия политик, который вспомнил о миссии нации, который наш дух, наконец, встряхнул, страну из гнилой спячки поднял! Единственный, кто свет истинной веры поддержал, за братьев наших реально вступился!
– Какая еще миссия? Ты о чем? Дух он встряхнул! Такой дух теперь идет, – дышать темно… Жили не тужили, и – на тебе!
– Лорри! Ты – какая-то ужасная материалистка! Обывательница! Тебе бы только – никто тебя не трогал, лишь бы твое семейство спокойно жило!
– Ну да! Да!! Ты, братик, между прочим, тоже – мое семейство… Вот за тебя я, действительно, переживаю. Да! Больше, чем за каких-то там «братьев»! Да! Вот такая я плохая! А если тебя – моего брата – заберут в армию воевать за этих самых «братьев»?
– Меня не заберут, сестричка!
– Это почему ты так уверен?
– Нельзя «забрать» того, кто идет сам!
– Кто – сам? Как – сам? Адди! Что он говорит такое?! Он же мать совсем убьет!
Адди во время этой последней перепалки стояла в дверном проеме, прислонившись плечом к дверному косяку, и как-то обреченно покачивала головой из стороны в сторону.
Наконец, она решительно сказала:
– Так, все! Дискуссия окончена. Все – по постелям! Время позднее. Не дай Бог, бабушка еще вашу свару услышит…
– Но, как же? – попыталась сопротивляться Лорри. – Ведь ты же слышала? Слышала?! Ведь…
– А, вот так! Пошли, я тебе говорю. Ну! – и она второй раз за последние сутки, твердо взяв Лорри за руку чуть повыше локтя, вывела ее из комнаты. На этот раз – из комнаты брата.
Лорри подъезжала к Продниппу в довольно паршивом настроении. Тут было все: и чувство вины перед Адди за свое, как ей иногда казалось, дезертирство из семьи в трудную для родных пору; и ужасное впечатление от состояния, в котором находилась мама; и беспокойство за уставшую, все более терявшую силы бабушку; и тяжелый осадок от ссор с братом при ощущении какой-то непробиваемой, выросшей между