улыбнулась примирительно:
– Зато охотники идут по твоему следу. И неплохие, заметь.
В камеру вползли ранние сумерки. Там, на воле, было еще совсем светло, а здесь уже тени легли по углам, зачернили стены. Впереди был длинный однообразный вечер. И тишина, прерываемая лишь мерными шагами часового.
Разговор оборвался. Леся и не хотела его продолжать: на правах старожила она дала новенькой совет, а последовать ли ему – пусть сама решает. Она тихо, для себя запела песню. Песня была о том, как тоскует человек, которому не дано стать соколом, и нет у него крыльев, чтобы покинуть землю и подняться в небо, далеко-далеко, за синие тучи. Вплелись в песню тоска и бессилие.
– Хорошо поешь, – задумчиво протянула девушка. – Ну-ка, еще…
– По заказу не могу. – Леся чуть приметной улыбкой смягчила резкость.
Потом за нею пришли.
Леся кивнула Яне и вышла из камеры, даже не взглянув на новенькую.
Когда затихли шаги, девушка повернулась к Яне.
– Кто она такая? – спросила властно.
– У нее и спрашивай, – недружелюбно ответила Яна. Она заметила, что Леся почему-то пререкалась с новой, не совсем было понятно почему, но симпатии ее были на стороне веселой и общительной Леси. Ишь ты, новая, как сова, уставилась, будто хочет испугать ее. Недаром Гнат говорил, что все городские девушки бесстыжие. А эта была тоже из городских, хоть и надела вышитую блузку. Ручки нежные, с такими за плугом не походишь, грасу[5] они не удержат. Вот Леся – другое дело, эта своя, хуторская, хоть и учительница. Гнат говорил…
– Откуда эта дивчина? – резко прервала неторопливые размышления Яны новая.
Яна лениво повела плечом.
– Может, со Львова, а то и из Ужгорода. Говорила еще как-то, что в Стрие жила. А еще вроде бы бывала в Каменце…
– Ты что, издеваешься? – вскипела новенькая.
Яна с медлительным равнодушием посмотрела на нее в упор. Ишь ты, губы дергаются, будто у припадочной. Куда и красота подевалась. Правду Гнат говорил, что настоящие украинцы на хуторах живут, а в городах те, кто омоскалился, забыл про этот, как его… дух предков…
– Так я ж не знаю точно. Леся-учителька – так ее называют. Если хочешь про нее больше узнать, спроси у самой, когда вернется.
Леся пришла через несколько часов, и походка у нее была медленной, неровной, неуверенной. Казалось, идет по шаткому настилу и боится поскользнуться. Куталась она в платок, туго наброшенный на плечи, на щеках играл яркий, нездоровый румянец. Она устроилась на койке, повернулась лицом к холодной стене и не проронила ни слова. А утром поднялась снова бодрая, в глазах – смешливые искринки.
– Ну вот, подруженьки, – звонко проговорила, – бог даст, скоро я вас покину.
Яна широко раскрыла свои круглые глаза, изумленно уставилась на Лесю.
– Следователь сказал?
– Пока нет, но я сама чую: к этому дело идет.
– Передашь тогда весточку моему Гнату, – мечтательно протянула Яна, – расскажешь ему, как я его кохала, как в этих стенах сырых только