цирке, их раскаленные колеса, песок, исчерченный их следами, лошади, покрытые пеной, меты, обелиски, тысячеголосый рев трибун, венеты, прасины; любовные страсти, пляски пантомимов, и пение флейт в театре Помпея; львиный рык, вой гидравлического органа, звон мечей и стоны умирающих во Флавиевом амфитеатре – все это переполняло ощущением праздника жизни. Общее воодушевление порой захватывало его настолько, что даже в льющейся крови он ясно видел цвет триумфального пурпура и, глядя на победителей, сам надеялся одержать победу в борьбе за возлюбленную, все еще неприступную. Воспоминание о казненном Юстине все реже посещало его.
Когда игры наконец закончились, в первый день, назначенный собственно для занятий, Веттий, придя к Марцелле, как обычно, в шестом часу, застал ее сидящей у окна с кифарой. На ней было воздушное косское платье золотистого цвета, и несмотря на полуденное время ее роскошные волосы были распущены, покрывая всю ее плотным плащом.
Она вновь играла на кифаре и пела странную песню:
…Все висящим в духе я вижу,
Все носимым духом я зрю.
Плоть, к душе подвешенную,
Душу, из воздуха свешенную,
Воздух к эфиру подвешенный
Из глубин плоды приносимые,
Во чреве младенца носимого…
Когда Веттий вошел, она смолкла.
– Что это ты пела? – поинтересовался Веттий.
– Какие странные слова!
– Эту песню написал Валентин, великий пневматик и поэт. Хотя мы не вполне согласны с его учением, но нельзя отрицать, что ему были открыты тайны духа. Так говорит Учитель. Но тебе пока рано это знать.
Она отложила кифару и плектр, а потом, небрежным жестом отбросив выбившуюся прядь, виновато улыбнувшись, взглянула на Веттия.
– Прости, что я не убрана. Но я сегодня проспала: никак не могла проснуться. С вечера болела голова и сейчас немного болит. Ну а служанки такие копуши! Куда-то эта негодница Исия запропастилась… Придется и заниматься с неубранными волосами. Иначе я не смогу говорить. Она всегда так больно их расчесывает!
– Так может быть, не будем заниматься, если у тебя болит голова? – спросил он встревоженно. – Не лучше ли тебе лечь? Может быть, нужен врач?
– Пустяки! – покачала головой Марцелла. – Это бывает. А врача – нет уж! Навидалась я их, когда жила с мужем. Только вспомню, так мороз по коже: то пепел овечьей шерсти с водой, то жженый собачий череп с женским молоком. Как я сама-то жива осталась? Помнишь у Марциала?
…Просишь, Фавстин, объяснить неожиданной смерти
причину?
Да Гермократа-врача видел он ночью во сне!
И они оба от души посмеялись над зловещим жрецом Эскулапа.
– Ну смотри… – развел руками Веттий. – Но за волосы тебе не стоит извиняться! Они так прекрасны! Просто счастье смотреть на них! – Он немного помолчал и вдруг предложил, не смея надеяться