И этот страх не перебороть. Что может означать любовь моих родителей, если эта любовь перебивается паническим ужасом? От которого никуда не деться? Я говорю с тобой, а страх только усиливается, потому что я не должна говорить с тобой о нем, понимаешь? И больше никогда не стану говорить. Просто… кто-то должен знать. Знать, одновременно ничего не зная.
– И так со всеми людьми? Без исключения? – осторожно спросила я, ни на секунду не сомневаясь, что эта девушка не преувеличивает.
– Без исключения.
– Но… почему? Что породило этот страх?
Она глубоко вздохнула и закрыла глаза.
– Изнанка человеческой души, – прошептала Элисон.
– Что ты имеешь в виду? – я заметила, как у девушки дрогнула нижняя губа.
– Ничего невозможного. Просто представь, что ты увидела картину, на которой изображено то, что мы привыкли именовать душой.
– Ты видела такую картину? – у меня должно было быть ощущение, что меня дурачат, но его не было. Вместо этого я чувствовала неосознанную тревогу.
– Это не просто картина. Это – стена. Подарок мне от Перри.
– И что он собой представляет? – даже не помню, какие ассоциации возникали у меня в течение тех минут.
Элисон шумно выдохнула, пытаясь таким образом объяснить, что лучше этого не знать. Затем открыла глаза, оторвала голову от спинки кресла и посмотрела мне в глаза. И в тот момент я четко увидела в ее глазах тот страх, о котором она говорила. На короткое время, но увидела. И страх этот просто невозможно описать привычными эпитетами.
– Стена – это душа наизнанку, Кэтрин, – был ответ.
Несколько секунд я пристально смотрела в ее глаза, пытаясь понять смысл этих недомолвок.
– Ты говоришь метафорами? – спросила я.
Элисон слегка улыбнулась и покачала головой с видом, что прекрасно знала, чем закончится этот разговор.
– Да, – ответила она.
Тут же, словно пожалев о всем сказанном, или устыдившись, она быстро встала, схватила кофейные чашки, поставила их на поднос и вышла из гостиной. Я провела в ее обществе еще около получаса, но больше мы не касались тем из ее прошлой жизни. Да, и в целом, разговор дальше не клеился. Попытались поговорить о предпочтениях в искусстве, потом Элисон, скорее всего, ради приличия, поинтересовалась об особенностях моей профессии, но все эти попытки развить отвлеченную тему натыкались в итоге на неловкое молчание и на такие же неловкие попытки его прервать. Скажу честно, мне было очень стыдно за себя. Уметь вести диалог – моя профессиональная обязанность, необходимый навык. И этот навык никогда ранее не подводил меня в беседе; во всяком случае, когда передо мной находился… обычный человек, скажем так.
Но, мы ведь знаем, что Элисон Пейдж – это не обычный человек.
Из дневника Эммы Харпер
18.04
Господи, как страшно. Господи, если ты слышишь, прошу тебя, помоги. Я никогда не просила. Просто помоги все это осознать. Я знаю, что уже ничего не изменить. Просто помоги принять это.
Прошло