скажет Фриде, чья она дочь… – герцог был уверен, что новорожденный младенец, сын Ционы и Максимилиана, давно умер:
– Если его похитила воровка, вряд ли она стала его воспитывать. Наверняка, она украла младенца, чтобы просить с ним милостыню, а потом избавилась от него… – загребая сапогами снег, он пошел к стоянке.
Джон бы и не заметил его, если бы не очередной ручеек, появившийся на пути:
– Не может быть, – герцог наклонился, – но это обманная весна. Он слишком рано расцвел… – аккуратно сорвав подснежник, Джон одним ловким движением оказался на сухом асфальте. Марта завела машину, Трезор шагнула к нему:
– Проводили графа Хантингтона, ваша светлость… – Джон взглянул в голубовато-серые, большие глаза. Золотистый завиток волос упал ей на потный лоб. Вера, смутившись, потянула из кармана носовой платок:
– Жарко в пальто, – она избегала смотреть на герцога, – Марта обещала морозы, а сегодня, кажется, почти десять градусов тепла. Но это ложная весна… – Вера вздрогнула. Белые лепестки легли ей в ладонь:
– Не ложная, Трезор, – тихо сказал Джон, – совсем не ложная… – Вера почувствовала мимолетное касание его пальцев. Высунув бронзовую голову из отвернутого окна машины, Марта закричала:
– Пора ехать, до Волоколамска еще далеко…
Пробормотав «Спасибо», зажав подснежник в руке, Вера пошла к «Москвичу».
В последний раз Павел видел человека, которого он долго считал отцом, одиннадцать лет назад. Юноша разглядывал сильное лицо, с почти сгладившимся шрамом на лбу. Котов носил твидовый пиджак с заплатками на локтях, белоснежную рубашку с расстегнутым воротом. Павел с удивлением увидел на нем джинсы:
– Следит за модой, мерзавец, – юноша бросил взгляд на антикварный стол с тремя телефонами, – он почти не изменился, только поседел… – Котов коротко стриг густые волосы цвета перца с солью:
– У него появилось больше морщин, но не скажешь, что ему идет седьмой десяток… – насчет седьмого десятка Павел только предполагал. Они с сестрами не знали ни возраста, ни настоящей фамилии Котова:
– Только имя, Наум, которое тоже может оказаться фальшивкой, – зло подумал Павел, – не собираюсь я ему ничего говорить. Я только хочу посмотреть ему в глаза…
Глаза у Котова были карие, спокойные, с золотистыми искорками. Павел вспомнил о старой, выцветшей фотографии в саквояже, где он держал наличные:
– Правильно я сделал, что не оставил снимок папы на Патриарших прудах, – порадовался юноша, – и на Арбате его тоже хранить не стоило. Жаль, что я не знаю, как выглядела моя мать. Лючия, ее звали Лючия. У близняшек есть могила, куда можно прийти, а мои родители сгинули без следа… – на глаза навернулись слезы, Павел велел себе собраться. Он не хотел плакать перед Котовым, что-то у него просить или о чем-то рассказывать:
– Много чести, – решил юноша, – он от меня и слова не услышит. Он, наверняка, знает, что Аню арестовали. Судя