зарыли в лагерном рву с другими зэка… – он сжал кулаки, – где мой отец, Павел Юдин, что с ним… – Эйтингон растер окурок в пепельнице:
– Нет смысла притворяться, – устало подумал он, – я вижу по его глазам, что он мне не поверит. Он ничего не скажет о девочках, спрашивать бесполезно… – Эйтингон зажег еще одну сигарету:
– Твой отец, – сказал он, – пропал без вести на Колыме. Он бежал из лагеря, но следов его не нашли. Скорее всего… – Эйтингон почувствовал странную радость, – он сдох в каком-нибудь болоте, его кости обглодало зверье… – ему было неожиданно приятно смотреть на изменившееся лицо парня:
– Пусть помучается. Случившееся в прошлом ничего не значит, – напомнил себе Эйтингон, – и вообще, прошлого не существует. Прошлое творим мы. Если кто-то попытается задать ненужные вопросы, он исчезнет, как исчез Уинстон Смит или отец Павла. Нечего жалеть парня, он приехал сюда крикнуть, как он меня ненавидит. Проклятая кровь предателей, ничего с ней не сделаешь. Мерзавка Марта такая же, дочь своей матери. Но Кукушки больше нет и Марта тоже сгинет без следа… – ничего не ответив, Павел пошел к распахнутой двери. На пороге юноша обернулся:
– Тварь, – брезгливо сказал он, – надеюсь, что я больше никогда тебя не увижу… – зазвонил очередной телефон. Павел от души грохнул дверью. Прислонившись к шелковым обоям, не обращая внимания на охранников, юноша опустил лицо в ладони:
– Мой отец может быть жив, – Павел незаметно вытер слезы, – жив. Я сделаю все, чтобы его отыскать, но пока надо скормить им фальшивку о Наде…
Глубоко вздохнув, он велел охранникам: «Везите меня на Лубянку, к товарищу Матвееву».
Волоколамск
Над подтаявшим льдом Ламы полыхал огненный закат. Вдалеке послышался гудок электровоза, размеренно забил колокол Возмищенской церкви.
Храм упраздненного при императрице Екатерине Николо-Богородицерождественского монастыря оставался единственной открытой церковью в городе. Марта прошла через погребенный под сугробами, почти разрушенный Волоколамский кремль. Воскресенский собор, выстроенный в пятнадцатом веке удельным князем волоцким, Борисом Васильевичем, больше напоминал руину:
– Здесь тоже углы обваливаются, – поняла Марта, – а ведь церковь шестнадцатого века… – она прочла вделанную в угол храма каменную доску:
– Церковь сия возведена по словеси митрополита Луки в году 7045 от сотворения мира… – Марта разобрала почти стершиеся буквы:
– В году 7057 от сотворения мира добавлена трапезная, попечением боярина Федора Васильевича Вельяминова и повелением архимандрита Ионы Возмищенского. Строил же мастер Повилика Тверитин… – от трапезной не осталось даже фундамента. Марта сунула в карман ватника валявшийся на волглой земле кусочек старинного кирпича:
– Надо папе рассказать, – она мимолетно улыбнулась, – хотя папа, наверное, знает о храме. Надо еще добраться домой и обрадовать