куда это вы собрались? – воскликнула соседка.
Старушка надела песочного цвета костюм, только вот пиджак был вывернут наизнанку. Почтальонша делала ей знаки – переверните, но Эстер этих жестов не понимала и оттого сердилась:
– Перестаньте махать на меня руками!
Куратор мягко подошел к ней и совершенно серьезно заявил:
– Мадам, ваш наряд – верх элегантности. А вы знаете, что в этом году пиджаки носят немного иначе. Позвольте?
Он очень быстро вывернул вещь на лицевую сторону, вернул на старушку, а потом так же серьезно успокоил её. – Ваш фарфор мы не трогали. Может, хотите чаю?
– Нет. Я хочу доктора!
– В каком смысле?
– Я больна. Мне нужен доктор! Он приходит ко мне очень редко, и никак не хочет поставить диагноз.
Тут не выдержала почтальонша:
– Что вы такое говорите, Эстер! Бедный доктор уже неделю ходит к вам каждый день. Он не успевает навещать других пациентов!
– Тогда я пойду в больницу и буду жаловаться на него в попечительский совет. И в лабораторию пойду – пусть снова возьмут мои анализы. Я совершенно точно чем-то больна!
В этот момент меня озарило. Клеточки моего мозга встрепенулись, оживились, перерабатывая разрозненную до этого информацию. Пришлось даже схватиться за перила лестницы, чтобы тело устояло на ногах в тот момент, как всё внимание было сосредоточено на громко разговаривающих в моей голове мыслях. Слово «лаборатория» было прочно связано с именем «Константин», а оно, в свою очередь, с непонятным термином «бесиво», который могла бы расшифровать информация Серафима. «Алхимическое зелье» и «нежитная волшба» оказались синонимами «бесива», а фраза «основой которого является кровь драконоборца, последнего убившего своей рукой Дракона» прочно ассоциировалась с Михаэлем. В этой цепочке стали понятными слова, подслушанные мной в разговоре двух драконоборцев – «капля должна быть живая», «упустим этот шанс» и «совсем немного доварить».
Константин и Михаэль сварили бесиво для убийства Серафима!
– Отведу вас в больницу, – я снова обрела способность двигаться, отобрала у Эстер ридикюль и чуть не села по его тяжестью.
– Что в вашей сумке?
– Ложки. Кто-то же должен охранять фамильное серебро от… всех вас.
Почтальонша обиделась:
– У нас и свое есть, вашего не надо.
Серафим пару раз громко хлопнул в ладоши, привлекая общее внимание:
– Дамы, угомонитесь! – и, повернувшись ко мне, строго спросил. – Что ещё такое ты надумала?
Я почти не соврала:
– Хочу подумать обо всем, что мы сегодня говорили.
– Что тебе мешает думать здесь?
– Ещё я хочу помочь пожилой женщине.
Куратор не поверил, и тогда я спросила:
– Тебе разве не надо в Кромлех?
Серафим сохранил мою интонацию:
– Надо,