Потом уже летом мне дали командировку в Ленинград, где я заказала у сапожника себе сапожки. Девушкам разрешался небольшой каблучок, сантиметра четыре. Мы носили юбку, такой как бы сюртучок и беретик.
Спустя несколько дней меня привезли на аэродром и на самолёте через Финский залив – на Ораниенбаумский плацдарм в Большую Ижору.
На самолёте я летела в первый раз. При этом наш «У-2» обстреливали. И он то ко льду, то к небу. То вниз, то вверх. Такой ужас. Я думала, что живая не долечу. Когда прибыли, то выяснилось, что с некоторыми там кое-что произошло. Самолёт мог взять только трёх человек. Один сидит за спиной лётчика, и двое лежат в крыльях. Представляете их ощущения?
Таким образом, я попала в 924-й эвакогоспиталь. Начальником его был Хохлов Дмитрий Константинович. Госпиталь всё время принадлежал Второй ударной армии. Куда шла армия, туда и госпиталь. Раненые к нам поступали из медсанбатов. Обработанные. Уже с повязками и в гипсах.
Сколько человек работало в госпитале, я уже не помню, да и не знала, никогда не задумывалась. Помню, было четверо хирургов, был зубной врач, ещё женщина – инструктор по физкультуре… Размещались в палатках. Помню, всегда была отдельная палатка для обожженных. Была и для безнадёжных, в которой они находились до скончания своих дней.
Работы было по уши. Раненых полно. Эвакуация только самолётами. А сколько можно отправить на «У-2», три человека. Так что эвакуация только тяжело больных. Мы там работали до тех пор, пока не упадёшь. А там всё время: «сестра, утку, и попить, и закурить»… И так до тех пор, пока сил у тебя уже нет, и только потом заменяют.
Когда началась операция по снятию блокады и наш фронт пошел на запад, мы тоже снялись и пошли. Вначале в Красное Село, потом в Ропшу. Из Ропши в Кингисепп.
Интервью и лит. обработка А. Чупрова
Карпенко Нинель Ивановна
22 июня мы с подругой были на даче у ее тетки. Отдыхали, а потом смотрим, чего-то залетали самолеты. Думаем: «Господи, чего это они сегодня разлетались?» Вдруг прибегает соседка и говорит: «Девчонки, война началась». Мы говорим: «Какая война? Да не может быть». Она говорит: «Да, война объявлена нам. Собирайтесь, отправляйтесь в город». Мы приехали в город, кругом народ собрался у репродукторов. Молотов произносил речь. Мы, конечно, рты разинули. Все это было и страшно, и интересно. В понедельник мы пошли в училище, где нам и сказали, что мы на каникулы не распускаемся, а продолжаем учебу.
Мы, конечно, были немного напуганы, но еще не могли понять, что это такое, ну что там, нам было всего по шестнадцать лет. Потом вы должны понять, что в то время шестнадцатилетний был еще ребенком. Сейчас шестнадцатилетний – уже взрослый человек, а мы рассуждали еще как дети. Вначале для нас все это было как игра. Начались налеты. Мы стали носиться на крышу, гасить эти зажигалки. Когда загорелись Бадаевские склады, мы забрались на крышу и смотрели на это зарево. Помню, что они очень долго горели, очень долго. Наш район тоже бомбили. Здесь же, вдоль набережной Невы, стояли