сказочницы и хранительницы Луны, ведьмы-лесницы, ведьмы – рукодельницы, ведьмы зеленые, тёмные и светлые, ведьмы вредные и не очень.
Старая ведьма еле сдерживает смех, но спрашивает:
– И чем же занимаются вредные?
Ни секунды не думая, Кири выдаёт ответ:
– Вредят и вреднятся. Вредят потому, что кто-то должен, а вреднятся… Ну, попробуй быть доброй, когда такая работа… Правильно?
– Пожалуй, – соглашается ведьма, – звучит вполне убедительно. Всю шерсть смотала? Тогда сбегай в сад и принеси мне все фиолетовые цветы.
– Для красок? Или для сиропа?
– Для красок. Беги, малютка. У тебя десять минут!
Ночью, когда Кири уже спит, ведьма делится с дочерью внучкиными умозаключениями, и от их смеха становится теплее…
Элис
Бывают дома, как люди. Будто бы отражают суть хозяев- у одних ступеньки скрипят, у других- ветер гуляет по комнатам. В одних пахнет лавандой, в других- обидой. Разные дома бывают.
А бывают люди- дома. Снаружи- весёленькие цветочные горшки, сплошь петунии да маргаритки, внутри- никого, тишина. Или вот, например, старый-престарый порог, краска слезает тут и там, внутри- свежесть, чистота и тепло.
Вот и у Элис так могло бы быть- но было ровно наоборот. Бедняжку так нещадно мучили сомнения и страхи, что напоминала она не цветущую Розу, а дом с привидениями. Бледная, вечно испуганная, пальцы нервно теребят то передник, то прядь волос, губы то и дело подрагивают – словом, ходячий нерв. А было ей всего девятнадцать, и жизнь её не была такой уж тяжкой- но дом, в котором она росла, был старый, тёмный и какой-то одинокий- и Элис стала его отражением…
Стоило ей выйти из дому, как сердце начинало сходить с ума, и дай ей волю, она бы тут же бросилась назад- но реальность требовала её участия, и Элис покорялась. Зато в старой библиотеке, среди книг и трав, она менялась – пропадала её нервозность, движения становились плавными, грациозными и лёгкими. Мало кто видел её такой- но дом знал, что ей просто нужно время, и берег её, как мог… ведь Элис была ведьмой, а времена были суровы…
Бывают дома, как люди… И бывают люди-дома… Как Элис.
Шарлотта
С наступлением холодов она менялась: пропадала весёлость, глаза приобретали оттенок грозового неба, с лица не сходила обеспокоенность.
Днями она пребывала в глубокой задумчивости, все глядела в окно или листала старые книги. К вечеру оживлялась, но будто бы сквозь дрёму наблюдала за сестрой, матерью и отцом, изредка улыбаясь. Её руки непрерывно вязали или вышивали, и не было числа новым узорам и покрывалам, шалям и накидкам. Только так могла она противостоять тоске, только так останавливала разум от полёта.
Шарлотте было двадцать два – и никому было невдомек, что именно зимой её сила обретала все новые и новые грани… Только затем, чтобы стихнуть и не просыпаться до следующих заморозков…
Кариад
Она гадала в час полуночный,
И карты ложились в ряд…
Она