затворив за собой дверь. И это была страшная ошибка. Все случилось в пару мгновений: раздался звон стекла, короткий стон, стук створок окна и грохот сапог о брусчатку. Шуцман вбежал в комнату и дал трель свистка. Крикнул «Тревога, преступник бежал», после чего окинул взглядом комнату. На полу, в осколках стекла и воде валялся оглушенный полицейский, окно было широко распахнуто. Занавески белыми привидениями трепыхались от дуновений свежего ветра. Шуцман выглянул в окно и увидел, как полковника Штрахвица скрутил патруль, проходивший недалеко и прибывший на свист…
Полицейские имели большой опыт в своём нелёгком ремесле, моментально скрутив руки, защёлкнув браслеты, и бросив в кузов стоящего за углом грузовичка с надписью «Свежие овощи». Впрочем, надпись совершенно не отвечала действительности – внутри были скамьи для заключенных, а чуть в глубине и место для охранника.
Грузовик мотало по извилистым улочкам, Штрахвица сбрасывало с низкой скамьи, и било об пол, пока, наконец, машина не дёрнулась в последний раз. Двери открылись, но света Иоганн не увидел – машина остановилась в гараже. Полицейские в шако, выволокли его, и, пнув его хорошенько, окрикнули: – Ну, пошевеливайся, свинья!
После спросили у служащего: – Куда его? К Нагелю?
– Нагель отбыл, чтобы завершить дело с «Берлинер-банком», вернётся скоро. Тащи его к Куглеру, он знает, что с ним сделать.
Тесные и сырые коридоры – полицейский участок, скорее всего, был брошен, и только недавно был возвращен к жизни. Коридор был настолько узок, что пришлось одному идти впереди, а другому подгонять его сзади тычками ствола карабина. А после подъём по лестнице на второй этаж, но тут Иоганн оступился, и упал, за что был вознаграждён ударом прикладом под ребро и окриком – Вставай, мразь!
Еще два пинка, и Штрахвица, красного от боли и гнева, подняли, и поволокли в кабинет к похожему на борова, седому полицейскому. Старший из его мучителей рапортовал развалившемуся в кресле с сигарой:
– Господин старший советник! Заключенный Иоганн Штрахвиц доставлен.
– А, свежий «овощ»… ну, киньте его на табурет, – с безразличием ответил этот чиновник, встав с кресла и пройдя к своему рабочему месту. После чего распорядился, тыкая в каждого сигарой: – Ты, стой на месте, а ты – за печатную машинку.
После чего обратился к Иоганну: – Вы бежали из-под стражи?
Штрахвиц молчал, и чиновник с золотыми орлами на петлицах, сожалеюще вздохнул, после чего покрепче затянулся сигарой, и запустил ее в лицо, и с тем же резко встал и крикнул: – Отвечать!
После он тяжело сел обратно, и пристально глянул в глаза Иоганну. Встретились две стихии – пламя, которое должно вот-вот вырваться и испепелить, и выработанное годами равнодушие и привычка к делу.
И опять тягостное молчание, чиновник колебался, приказывать ли пытать этого человека, или нет. В конце концов, он решил еще раз спросить, спокойно и равнодушно:
– Это вы бежали из-под стражи?
Иоганн совершенно не собирался