и друзей, и врагов. Ведь сейчас, на этих холмах, твои легионы станут сражаться также и за мятежных баронов, засевших на севере; мятежных баронов, что только и ждут момента для нового штурма Мельина.
Правитель осторожно коснулся тыльной стороною ладони щеки своей Дану. Живая, теплая, гладкая. Ресницы чуть вздрагивают, словно молодой тростник под едва ощутимым ветерком. Дыхание, чистое, словно родниковая вода. Кожа без единого изъяна, поры или оспины, какой никогда не бывает даже у младенцев людской расы.
Есть, правда, один-единственный шрам. На шее… Памятный шрам, что и говорить.
«Ты здесь. Ты спишь. Ты – то, что держит меня в этом мире. Даже Империя значит меньше. Я уже бросил её один раз ради тебя, когда шагнул в Разлом следом за утащившей тебя Белой Тенью. Мы встретились с похитителем в открытом бою, и я взял верх; и ты вернулась. Я помню лютую стужу и холод минувшей зимы, когда мы очутились в снежной пустыне и твои волосы вороновыми крылами вились под вьюжным ветром, снежинки запутывались в них и не таяли, словно жемчуга. Я помню избиение волков, помню тебя, прямую и разящую, точно пронзающее копьё; помню каждый миг с тобой, каждый твой взгляд. Помню призрак Деревянного Меча в твоей вознесённой руке, там, на берегу покрасневшей от человеческой крови речушки под названием Свилле; помню ту горбатую тварь, вызванную жрецами Семандры из неведомой бездны; помню твой удар незримым клинком, вспоровшим чешую, броню и саму плоть демона. Помню, как ты опустилась на землю, впитавшую в себя вдосталь горячей крови; наверное, богатые травы поднялись на этих заливных лугах…
Ты – это я, и я – это ты. Это не любовь, не плотская страсть, даже не воспеваемое поэтами «единение двух душ». У меня нет для этого слов, я не бард, я Император, не имевший даже имени и не читавший ничего, кроме трудов по военному искусству и героических эпосов. Ты дала мне имя. Многие верят, что, нарекая кого-то, даруют не просто имя, что станет отличать тебя от других, – но нечто большее, оно зазвучит в аэре, его подхватит далеко разносящееся эхо; имя достигнет неведомых сфер, отразится от звёздного купола – а нарекший обретает особую власть над наречённым, но в то же время и сам оказывается от него в зависимости.
Мы оба друг без друга – ничто. Слишком длинны тянущиеся за нами шлейфы крови. Окажись мы порознь – они потянут нас на самое дно Разлома, и хорошо ещё, если в тот самый мир, откуда мы один раз уже смогли выбраться.
Ты спишь, Сеамни Оэктаканн. Видящая Народа Дану. Носительница Деревянного Меча, навек осенённая его яростью и безумием. Мы оба безумны, Тайде, и ты, и я, мы скованы тенями и ужасом, развёрстыми безднами и тьмой, огнём и ветром, снегом и льдом, мы проросли друг в друга, наши мысли – одно, наши души – одно. Я знаю, что не переживу тебя; и знаю, что ты тоже не задержишься на этой земле, если в пылу битвы меня найдёт случайная стрела или кто-то окажется искуснее на мечах. Я, к сожалению, знаю, что Спаситель на самом деле ждёт нас, притаившись, словно ночной тать, за гранью нашего мира; он ждёт наших душ, они для него – лакомый кусок, и он