тонкими чертами. У него были длинные ресницы и густые брови, а висок украшала черная татуировка в виде стилизованного крыла, пересеченного стрелой. На его лице не было морщин, но в изумрудных глазах читалось что-то вне всякого возраста. Ему могло быть хоть тридцать, хоть сто тридцать.
Он был красив – ослепительно и устрашающе красив. Подобную притягательность Нари могла бы приписать тигру за секунду перед прыжком, в котором он разорвет тебе глотку. Ее сердце забилось чаще, хотя внутри все сжималось от страха.
Она захлопнула рот, заметив, что у нее отвисла челюсть.
– К-куда ты меня притащил? – заикаясь, выдавила она по… как он назвал ее язык… по-дивастийски? Да, точно. По-дивастийски.
Он не сводил с нее гипнотического, непроницаемого взгляда.
– На восток.
– На восток? – переспросила она.
Джинн наклонил голову, глядя на нее как на идиотку.
– В направлении, противоположном ходу солнца.
Она вспыхнула.
– Я знаю, что такое восток… – Джинну не понравился ее тон, и Нари боязливо покосилась на кинжал. – У тебя… у тебя, наверное, дел невпроворот, – сказала она примирительно, кивая на гору оружия, и встала на ноги. – Так что не буду тебе мешать и…
– Сядь.
– Правда, не стоит…
– Сядь.
Она плюхнулась на землю. Между ними повисла напряженная тишина, и Нари наконец не выдержала и сорвалась:
– Ну, села. Дальше что? Убьешь меня, как ты убил Басиму, или так и будем играть в гляделки, пока я не умру от жажды?
Он опять поджал губы, от которых Нари с трудом оторвала взгляд. Она даже прониклась сочувствием к своим ослепшим от любви клиенткам. Но его следующие слова заставили ее выкинуть подобные мысли из головы.
– Я избавил девочку от мучений. Она была обречена с того момента, как ею завладел ифрит. Они испепеляют своих жертв дотла.
У Нари ухнуло сердце. О Господи… Прости меня, Басима.
– Я… я не хотела никого призывать… не хотела причинить ей боль. Клянусь. – Она судорожно перевела дыхание. – Но… убив ее, ты убил и ифрита тоже?
– Надеюсь. Но он мог успеть покинуть ее перед смертью.
Она закусила губу, вспоминая застенчивую улыбку Басимы и силу духа ее матери. Но с самобичеванием придется повременить.
– Если… если это был ифрит, то кто тогда ты? Какой-нибудь джинн?
Его так и перекосило.
– Я тебе не джинн, милая. Я дэв. – Губы брезгливо скривились. – А дэвы, зовущие себя джиннами, проявляют неуважение ко всей нашей расе. И эти изменники заслуживают тотального истребления.
От звенящей в его голосе ненависти у нее самой душа ушла в пятки.
– Ясно, – выдавила она.
Нари смутно представляла себе разницу между двумя этими понятиями, но благоразумнее сейчас было сменить тему.
– Прошу прощения. – Она сжала ладони между коленями, чтобы скрыть дрожь. – У тебя… есть имя?
Его яркие глаза сузились.
– Зря ты задаешь такие вопросы.
– Почему?
– Имена