в Гластонберри. И вот как с этого момента шла беседа:
«Ни в коем случае, – ответил Роб. – Точно нет… нет, никакого Гластонберри не будет. Не для меня, нет. Они там платят пять центов, если честно».
«А я бы очень хотел, чтобы все мы поехали в Гластонберри, – возразил Марк. – Попробую убедить парней, найду фургон, и да, буду убеждать нас всех, чтоб мы поехали на день в Гластонберри. Просто чтоб такой выходной день получился».
«Ага, Роб, – вторит Джейсон. – Заплатят нам пять пенсов, но как насчет других причин – там же такое, известно, духовное место…»
«Дерьмовое место, – перебивает Роб. – Ага, дерьмовое. Одни мудаки».
Кто-то в студии возражает, говорит, что ездит туда каждый год.
«Ну так вы значит один из мудаков, – заявляет Роб. – Которым нравятся дерьмовые места».
Роб сам бывал в Гластонберри трижды. В первый раз в 1994, как член Take That вне службы, который медленно расправляет крылья, он особо не высовывался. Второй раз, на следующий год, он всколыхнул – эдакий сорвиголова-предатель своего бойз-бенда, отплясывающий на сцене с группой Oasis – тогда как раз был их краткий медовый месяц, когда Oasis взяли его под крылышко. Он так и не забыл презрение, с которым столкнулся в те два первых визита. «Там все было пропитано презрением. Все остальное Гластонберри такие типа: ты чо, мудило, здесь забыл? И ты в таком вот виде». А тогда ему очень хотелось объятий: «Ты хочешь дружить с большими ребятами и чтоб тебя приняли те, кто издевается». А это такое чувство, которое если ты пережил, прошел – то потом себя за него же ненавидишь, и хочешь, чтоб все издевающиеся знали, что тебе всегда будет абсолютно плевать на то, что они думают.
Единственный раз, когда его забукировали, то есть пригласили выступить – на начало вечера в 1998 году. «Там такая царила воинствующая инди-энергия, что-де все остальное туфта и ниже их. Так что когда надо было выступать на Гластонберри, меня захлестывали мысли, что я достаточно классный, ценный, крутой. Все, что важно, когда ты тинейджер или в двадцать с небольшим. Но тем не менее появился я там, уже собрался выйти на сцену перед, как мне казалось, врагами. Они ж все приехали посмотреть на гитарные группы, а я попсовый дурачок из Take That». По правде сказать, его выступление стало триумфальным – неожиданно толпа очень тепло приняла его. «Чувство смешанное: эйфория со смущением», говорит он. Не совсем то чувство, которое, как он ожидал, там у него будет.
Вот как Гластонберри отпечаталось в его памяти на долгие годы, представляя собой атмосферу и отношение не слишком далекие от NME, – неуважение и непризнание ценности того, что делают артисты вроде него. Вопреки тому, что он сказал на радио, я не думаю, что его антипатия вызвана одним только размером гонорара. (Гластонберри действительно платит меньше других фестивалей, но в основном потому, что там все время собираются деньги на благотворительные цели.) Я думаю, что, скорее, он не хочет получать пониженный гонорар, и чтоб при этом ему выказывали снисхождение.
В любом случае, учитывая все вышесказанное, кажется не вполне вероятным