падали в мою голову, словно кузнечные молоты. Строфы тянулись Великой китайской стеной. Я даже не сразу понял, что стихотворение закончилось.
– Ну как?
– Необычно, – я постарался быть корректен, чтобы не слушать следующий поэтический шедевр-реванш.
– Нет, ну до чего же вы, прозаики, все-таки ограниченный народ! – Перелесов со скорбным видом достал из-за уха сигарету. – Необычно! – передразнил он меня. – Скажи уж сразу, что ни черта не понял, – он глубоко затянулся. – Хотя, когда прозаик не понимает в поэзии, – это, в принципе, нормально. Страшно, когда в поэзии не понимает поэт.
– И что тогда? – мне вдруг действительно стало интересно. – Скучные рифмы? Неужели все так страшно?
– Страшно то, что их будут читать.
– Ну, даже если прочтут…
– Шура! Зачем ты портишь мое вишневое настроение? – В голосе Мечеслава зазвучала искренняя обида. – Зачем ты говоришь такие мерзости мне прямо в лицо? Оно и так далеко не такое красивое, как задумывали мои родители? Но я отвечу.
Снизойду до твоего уровня. – Перелесов опрокинул в себя еще коньяку. – Понимаешь, ведь если их прочтут, то могут и полюбить.
– Они же скучные, – не удержался я.
– Какая разница? – удивился он. – Какая им разница, Шура! Они полюбят даже бред продажных комет, если он будет обернут изящной розовой лентой. Ведь полюбить так просто. Но это будет любовь, которой так боятся мудрые родители. Которая бросит в пропасть. Потому что говно останется говном, даже если сделать его на девяносто девять процентов из шоколада и сливок. Ты понимаешь мою нехитрую метафору?
Понимал ли я? Не уверен. Не уверен, что оценил и метафору, и то, к чему она вела. Да и вообще, это был чересчур непонятный разговор для того, кто стал человеком два дня назад. Мне бы на ногах устоять, какие уж там метафоры. Но поэт от дьявола, похоже, завелся.
– Ведь нельзя полюбить кислое пиво или гнилую картошку. У тебя заболит живот и будет изжога. А от глупой поэзии, в конечном счете, ты получишь рак души.
– Души?
– Души, Шура! Души! Ты, наверное, и не знаешь, что это такое.
Я не знал. Вернее, знал, но… Нет, я должен был услышать, чтобы быть уверенным.
– Может, уточнишь?
– Душа – это место, куда ты уйдешь, когда окончательно поссоришься с миром, – узкое лицо поэта тронула далекая печаль. – Но, что тебя там встретит, зависит только от тебя самого. Может, ты найдешь там тихую гавань, а может, – заброшенный погост. Одолжи десять штук, – неожиданно закончил он.
– Зачем?
– Пропью.
– Отличное вложение.
– Я знал, что ты оценишь.
– Могу предложить пять.
– Не уверен, что у меня получиться стерпеть это оскорбление.
– Да ты просто граф Монте-Кристо.
– Десять штук, и я отложу свою месть на неопределенное время.
– Да, ты прав, – это честно, – этой словесной дуэли мне было не выиграть.
– Слава, – я достал кошелек