привязали к столбу, подвесив за задние ноги, и глумление над его телом продолжалось еще около часа, пока не грянул очередной гром среди ясного неба. И гром этот случился от того, что какой-то благочестивый прихожанин, на память об этих событиях, решил отрезать у Савла ухо. В этот момент осел очнулся и истошно завопил, сначала по-ослиному, а затем и по-человечьи.
– Зачем мучаете меня, люди? – кричал Савл. – Я лишь исполнял свой долг, свою обязанность, порученную мне богом! Вы, богохульники и еретики, покайтесь пока не поздно и примите веру истинную! Смеетесь вы сейчас над богом всемогущим, гордыня переполняет вас, но помните – грозное пришествие Соломона Гросби уже скоро и направит он на вас гнев свой, поднимется против вас всякая тварь божья и ждет вас погибель вечная и страшная! Сейчас сильны вы, но Соломон обещал, что всякую силу сделает слабостью! Сейчас веселы вы, но Соломон обещал, что скоро омрачит скорбью не проходящей лица ваши! Сейчас мудрыми считаете себя, но посрамит Соломон Гросби мудрость вашу перед немудростью нас животных, ставших людьми! Падут скоро преступления и грехи ваши на головы ваши и на головы детей ваших! Славен вовеки бог мой всемогущий Соло… – И на этой неоконченной фразе осел Савл замолк навсегда, так как острая сабля шерифа пронзила его сердце.
Народ на площади, а на ней собрался почти весь город, стоял в оцепенении.
Шериф вытер о труп осла кровь с сабли, и взмахом руки дал команду отряду полицейских очистить площадь. Труп осла сняли со столба, привязали к лошади полицейского и тот помчался прочь из города, чтобы там, в лесу, оставить тело Савла на съедение диким птицам и зверям.
Толпа молча стала расходиться. Уже не было ни призывов, ни веселья, ни обсуждений. Была какая-то прострация, охватившая каждого человека из этой толпы. Теперь это была уже не толпа, живущая одной эмоцией, порывом, ни о чем не думающая и делающая каждого своего участника бездумным и полностью подчиненным винтиком. Теперь это, казалось бы, монолитное и единое целое раскололось на тысячу осколков, тысячу различных личностей, которые расходились по домам, каждый со своим переживанием, мнением и впечатлением.
Так происходит раскол любого общества, любого государства. Казалось бы, монолитное и несокрушимое, объединенное одной идеей, религией или целью, это общество, ранее не терпевшее никакого инакомыслия, никакого изменения традиций, покорившее многочисленных врагов, вдруг рассыпается под воздействием на умы своих членов, от какого-нибудь впечатляющего бреда неизвестного никому ранее полоумного мученика.
С этого момента город Гринвилл стал уже не тем тихим провинциальным городком, каким он был раньше. Раньше в нем жили добрые и праведные прихожане, которые готовы были с чистой совестью распять любого, кто осмелился бы подвергнуть их устоявшиеся ценности сомнению. Эта чистая совесть осталась бы и сейчас с ними, если бы к столбу вниз головой был привязан, например, какой-нибудь беглый раб Евкл или даже начитавшийся