к пассажиру спиной. В неестественно ссутулившейся фигуре появились деревянность и отстранённость.
«Отчего его так сковало? – не мог сообразить Рза. Вопрос вроде вполне невинный, не покушавшийся ни на какие табу. – Или у него это нервное?»
Деревянность с позы Ведерникова, похоже, перекинулась и на речь. Она стала бессвязной, путаной, не притёртые друг к другу слова рассыпа́лись, как карточная постройка.
– Первое дело… второе… третье… – бормотал он трафаретные фразы, словно выстриженные острыми ножницами из суровых страниц приказов. – Совершенствовать боевую выучку, укреплять дисциплину, организованность… Неустанно… упорно… резать… окружать, сжимать и уничтожать… Шире раздувать пламя… взрывать… срывать… поджигать… Не давать отступающему врагу… не давать… давать… не давать…
Рза припомнил, откуда фразы.
– «В этом залог победы», – попробовал поставить он точку.
Заблудившийся в словах старшина отогнал от лица стрекозку, залетевшую под колпак кабины.
– Современная война, – сказал он несколько подувядшим голосом, не набравшим ещё жизненной силы, – это война моторов. – И добавил голосом вполне жизненным: – Поэтому приходится соответствовать.
Степан понял, что услышал ответ на свой заданный случайно вопрос, вызвавший столь непредвиденную реакцию, непонятно было другое – шутит старшина или нет. Если шутит, то довольно опасно: самолёт на собачьей тяге как-то не очень вписывался в политическую линию государства, озвученную самим верховным за полгода до начала войны.
– А собачки-то у вас резвые, – без улыбки ответил Рза, щурясь глазом через плечо водителя на приземистые собачьи спины. – Знают дело, работают без подсказки. Ваша школа? – спросил он у старшины.
– А то чья же? – гордо кивнул Ведерников. – У нас лучшие собачники на Полярном круге. Как у дедушки Дурова, только получше. Знаете такого артиста? Он, когда я в госпитале лежал, приезжал к нам с собачьим цирком. Один номер был, ну умора! Моська исполняла роль Гитлера – помните, как в басне Крылова? – прыгала и тявкала на слона. Слон, конечно, не настоящий, сшитый. С серпом-молотом и красной звездой. Ну, короче, как бы СССР, на который эта шавка кидается. Там безногий был, сержант из Архангельска, так он вдарил по собаке костылём. Очень уж было похоже на фашистскую гадину.
– Да, смешно, – согласился Рза. – Я на Дурове в Воронеже был. Не на этом, а на первом из Дуровых. Но давно, ещё при царе Горохе. Тогда тоже чуть от смеха не захлебнулся.
– Это при котором царе Горохе? При Николае Кровавом? Так какой же при нём был смех, при нём только в крови захлёбывались. Общеизвестный факт. – Старшина Ведерников усмехнулся.
– Нет, ещё при его папаше. Тот, который не Кровавый, а Миротворец. Мне тогда было примерно как сейчас вам.
Старшина подпрыгнул и обернулся.
– Вам, товарищ старшина, сейчас сколько? – Рза сощурился, прикидывая его возраст. – Двадцать, верно? Вот и мне было двадцать.
Старшина смотрел на Степана, как на вышедшего из леса мамонта.
– А