сглаживал на дереве заусенец.
– Не советую селиться при лагере.
Замначдома пришёл в себя.
– А что так? – поинтересовался скульптор.
Равнодушно – любым советчикам он никогда особо не доверял. Он-то знал, что в тени у смерти наилучшая от неё защита. Она ж думает, раз ты к ней всех ближе, значит можно с тобою и обождать, ты и так никуда не денешься. И сперва она берёт дальних – а таких всегда пруд пруди. Он и в Сибирь-то из России приехал, чтоб подальше уйти от лиха, именуемого сердцем страны. Во всяком случае, одна из причин была такая, пусть и не главная.
– А то так, что вы ведь не осуждённый. И потом… – Он зыркнул по сторонам, задержался тяжёлым взглядом на лице Василия Мангазейского, над которым работал скульптор по заказу антирелигиозного кабинета, равнодушно пробежался глазами по фигурам чертей и ангелов, уважительно глянул на Кагановича, сделанного из плотной массы металлических опилок и стружки, спёкшихся под действием кислоты (личное изобретение мастера), вздохнул и спросил с укором: – Всё это добро куда?
– Вам оставлю, а что, откажетесь? – Степан Дмитриевич весело рассмеялся. – Это всё народное достояние, всё, что есть, делалось для людей, даже заказные работы. – Он тяжёлым указательным пальцем выделил приземистую фигуру с напряжённым, очень умным лицом, обращённым щекой к земле. – Видите, каков молодец! Как он слушает ухом землю. Четверы штаны просидел, прежде чем добился характера. Это горный инженер Бондин, мы с ним вместе пол-Урала облазили.
– А на Скважинку, я так понимаю, вы по вашим художественным делам? Тимофей Васильевич вас позвали?
– Не по личным же, – улыбнулся Рза. – Хотя нет, извиняюсь, вру: и по личным, конечно, тоже. У меня ведь тот самый случай, когда личное и рабочее суть одно. Тимофей Васильевич привет вам передавал.
– Да? Спасибо. – Замначдома задумался. – А у нас-то хоть бывать будете? Навещать своё народное достояние?
– Непременно. Да я ж не сразу. Не сегодня ведь съезжаю, не радуйтесь. Наругаемся ещё с вами вволю. А отчего это, товарищ Казорин, вы так болеете за мою судьбу? Вот и в Скважинку меня съезжать отговариваете. Что-то с вами таинственное творится. Не награду ли правительственную ждёте?
– Ну, вообще-то…
В дверь поскреблись.
Так обычно давал о себе известие Еремей Евгеньевич Ливенштольц, старший методист Дома ненца.
– Степан Дмитриевич, Илья Николаевич, – объявил он, сунувшись в дверь, – я по поводу сегодняшнего собрания. Кумача хватает только на четверть зала. Предлагаю сделать агитационные вставки на тему вклада района в дело обороны страны. Ну и ваши работы, товарищ Рза, разместим в зале, как договаривались. Да, ещё накладочка с этим ансамблем ненцев. Говорят, что праздник у них местный какой-то, ну и вроде сегодня не могут быть.
– Как это так не могут! В Доме ненца и без ненцев? Абсурд! Под конвоем, как угодно, но чтобы были!
Весть о том, что Рза съезжает на Скважинку, распространилась, как пламя в сухой траве.
Первым подошёл Ливенштольц.
– Мы-то как же? – спросил