тяжёлые колосья пшеницы или синели бескрайними просторами посевы льна. Иной раз она тянулась долгими километрами густых и сумрачных лесов, где нетронутые, высокие и могучие деревья сонно дремали на протяжении сотни лет около дороги, наблюдая неспешное движение повозок и людей. Но всё равно дорога рано или поздно, но вырывалась и оттуда, ныряла в глубокие, заросшие густым кустарником овраги, перепрыгивали по небольшим, но крепким мосткам через узкие ручейки и речушки. Гораздо реже она утыкалась и в более широкие реки, где путников поджидали паромы или неглубокие брода.
Дорога была старая, служа людям не одну сотню лет и могла рассказать много чего интересного и познавательного. Видела она и польские полчища гордой шляхты, видела многочисленные русские рати. Глядела на наполеоновские войска, двигающиеся в сторону Москвы, а через полгода бредущих по колено в снегу, голодных, замёрзших, бросающих всё разбитых французов. Много что она видела и если бы владела голосом и слогом классика английской литературы Вальтера Скотта, то она могла рассказать как у этого невзрачного мостика, в начале прошлого столетия, разбойнички начисто ограбили богатого купчину, но жизни его не лишили. А здесь, у валуна, грузно вросшего в землю и покрытого наполовину мхом, долгими и длинными вечерами счастливо встречались парень с девушкой из соседних деревенек, любовь которых закончилась свадьбой и долгой, трудной, но счастливой жизнью. А у этой развилки умерла монашка: шла, шла, присела отдохнуть и умерла. Поэтому здесь и стоит наполовину сгнивший и наклонившийся на сторону католический крест с потемневшей иконкой святой девы Марии.
Много чего она могла рассказать и показать себя, красуясь перед проезжими и пешеходами, но сейчас она была разбита в хлам прошедшей по ней техникой, гужевым транспортом и густо покрыта мелкими и большими воронками от бомб. В кюветах, на обочинах, в отдаление валялись вздутые, смрадно пахнущие трупы лошадей, коров и к несчастью многих людей: в основном стариков, детей и женщин, расстрелянных с воздуха безнаказанно бесчинствующими над дорогами самолётами немцев. Тут же накренившись на пробитые, оторванные взрывами колёса, сгоревшие и полу сгоревшие, разбитые и пробитые, съехавшие в кюветы, сиротливо стояли грузовики, среди которых иной раз проглядывались сгоревшие легковушки и громоздкие автобусы. И всё это густо и обильно было покрыто пылью, облака которой вздымались над дорогой от устало бредущих потоков беженцев и военных на восток от этого разгула вакханалии войны.
Цель и надежда как у беженцев, нагруженных чемоданами, рюкзаками, катящими перед собой колясками, так и у измотанных, разрозненных групп военных была одна – недалёкая переправа через реку. Гражданские надеялись, переправившись на большом пароме, передохнуть на том берегу и двинуться дальше, уповая, что сама река, как естественное препятствие, задержит страшного врага хотя бы на несколько дней и даст им возможность оторваться от преследования немецких войск. Военные надеялись найти, увидеть на противоположной стороне реки подготовленную, глубоко эшелонированную оборону, наполненную полнокровными