но его опять грохнули на пол. Раздели, разули, связали.
Старец Капитон сказал что-то своим людям. И в углу, у двери, из крепких теснин очень скоро была сооружена решетка. Савва превратился в узника сумасшедшей братии Капитона.
– Смирись! – сказал ему старец. – Мы все тут смирению научаемся, и ты поучись.
Савва и сам уже скумекал – иного у него нет выхода, как изобразить раскаяние и смирение. Он понимал: хитрость его быстро расхитрят, молитвенники до людской души зоркие. Стало быть, смиряться надо с оглядкой, старцу вторить не тотчас.
Но человек полагает… Не пришлось Савве притворствовать. Едва окончили с его заключением, как пришло время обеду. Со старцем Капитоном обедать сели одни мужчины, близкие его сподвижники.
Пригляделся к ним Савва – дивные люди. В глазах одних – сияние и восторг, а у других – бездна, дна не углядишь, а только человеческого совсем не осталось. И страх Савва приметил. На отца Капитона глянуть не смеют, перед иконами тоже головы не поднимут. И ни одного хитреца!
Страшно стало Савве.
Обед ему подали первому. Кружку квасу, кусок хлеба, дольку чеснока, глиняную миску, полную соленых грибов.
Савва шел с самого утра, проголодался крепко. Квас он выпил единым духом, хлеб съел тотчас, прикусывая чесночок… Грибы напоследок оставил. По запаху узнал – Енафа солила, а съесть посмел лишь пяток рыжиков. Всю миску бы умял, но остерегся: понял – за ним наблюдают.
Теперь пришла его очередь смотреть за трапезой своих тюремщиков. Кусок хлеба, вдвое меньший, чем дали Савве, двенадцать постников разделили между собой. Запили хлеб тремя глоточками квасу и съели по одному грибу. И все!
Далее возносили благодарственные молитвы Богу, а потом разошлись по делам.
Капитон вытянул из-под печи толстенную дубовую колоду и принялся вырубать из нее огромное какое-то корыто.
Савва чуть не спросил: «Свиней, что ли, держите?» Хорошо хоть, язык за мыслью не поспел.
– Овечек, что ли, завели?
– Зачем нам овечки? – кротко ответил Капитон. – Гроб себе приготовляю.
– Да ты вроде бодр.
– Ни расслабленные, ни бодрые, ни умные, ни глупые – не ведают, что написано на скрижалях Божьих. А сердце, однако ж, болит: пришли последние времена. Вот и стараюсь.
– Старец Капитон! – взмолился Савва. – Вы все при делах, а я – празден. Дай и мне работу.
Старик принес ему мешок проса:
– Отбери зерна от плевел.
Савва хоть и ахнул про себя, за работу принялся тотчас, без присловья.
Поужинали луковичкой, корочкой и квасом.
Пришла пора ложиться спать.
Савве протиснули сквозь щели шубу.
– Братцы! – возопил узник. – Я ведь живой человек. Мне бы на улицу сходить перед сном-то.
Недолго думая, один из братии выбил топором теснину, потом другую.
– Ступай, прогуляйся.
Савва показал на ноги.
– Босым, что ли?
– Ступай босым. Скорее воротишься.
Делать было нечего. Назад как козлик припрыгал. Да чуть и не сел