воздуха.
– Пьяница, внук Бальбы, долой его, вон его! Анастаса! Анастаса! Смерть Зеленым! Перебить их всех! – неслось со всех сторон.
С народом, да еще на ипподроме, шутить не приходилось. Этого не позволяли себе даже императоры, безусловно любимые византийцами, к Порфирогенету же чернь была холодна: любовью народа, которому нелегко жилось при нем, он не пользовался.
– Как прав ты был, о великий! – наклонился к Михаилу Василий. – Когда приказывал не раздражать Голубых. Но около тебя недостойные слуги, осмеливающиеся не исполнять твоих приказаний.
– Я знал, все это знал, – лепетал растерявшийся Порфирогенет. – Но кто этот ослушник?
– Никифор… Он сам говорил, что бросил в тюрьму Анастаса по твоему приказанию.
– Я никогда этого не приказывал, я очень люблю Анастаса, сегодня я хотел держать на него заклад. Никифор поплатится за это. Прикажи… нет, ты слишком добр, я распоряжусь сам. Подойди сюда! – жестом позвал к себе император начальника варягов. – Я тебе приказываю сейчас же схватить Никифора, ты знаешь, телохранителя моего, и чтобы сегодня же мне принесена была его голова. Только не забудь положить ее на золотое блюдо, я терпеть не могу ничего иного. Так, Василий, ты слышал, скажи им это…
– Мне кажется, великолепный, что ты хотел освободить прежде Анастаса и поручил мне уже это передать народу?
– Да, да! Я это приказал тебе… не говори про Никифора, скажи про Анастаса.
Пока происходил этот разговор, настроение толпы приняло уже совсем другой характер. Крики и брань прекратились. Повсюду выламывали скамьи, готовясь к нападению.
Василий приказал телохранителям и варягам плотным кольцом окружить ложу Михаила, а сам, выступив вперед, протянул к толпе руки, давая этим знать, что он желает говорить.
Страсти не успели еще разгореться, жест македонянина был замечен и понят. На ипподроме все смолкло.
– Народ византийский! Великий император поручил мне сказать тебе, – не менее громко, чем представитель Голубых, заговорил Василий, – что враги, и его, и твои, помимо его ведома сделали то, о чем ты услышал из уст почтенного патриция. Император всегда любил и любит Анастаса и Голубых, он уже приказал наказать виновного и немедленно освободить невинного эпарха. По приказанию императора Голубые выйдут на борьбу с Зелеными, в этом порукою слово великого Михаила Порфирогенета. Доволен ли ты?
Толпа – это дитя. Ее впечатления сменяются с необыкновенной быстротой. Крики «Да здравствует император!» были ответом на эту речь македонянина.
Буря была предотвращена…
Михаил не остался более на ипподроме. Он был испуган и опасался за свою жизнь. Подтвердив еще раз свое приказание относительно Никифора, он распорядился унести себя во дворец.
Василий тотчас же, его именем, отдал приказание об освобождении Анастаса и Зои. Он долго ждал возвращения посланного, но не дождался и сам пошел в тюрьму.
На ипподроме между тем продолжалось состязание колесниц.
Народ отвлекся, стал