Комментарии к русскому переводу романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»
по пути к месту препровождения и затем, ввиду веселого расстройства организма, естественным образом переходящих из категории конвоиров в разряд конвоируемых, – отголосок реального происшествия, случившегося на глазах всей литературно-художественной Праги с ближайшим приятелем Гашека, в середине войны мобилизованным для несения нестроевой службы, Зденеком Матеем Кудеем. В уже упоминавшихся неизданных воспоминаниях Кудея (ZK XXXX), в главах, относящихся к 1917 году (с. 117–120), находим отменный анекдот о том, как два солдата из числа кладненских решительно антиавстрийски настроенных шахтериков препровождали беднягу Зденека Матея, пойманного в Праге за день до этого на самоволке, с погоржельской гауптвахты к месту постоянной службы в городе Бероун. Совпадения и траектории движения и хода действий просто удивительные, с той только разницей, что за Карловым мостом кудейевский конвой двинул не влево в сторону Репрезентяка (Флоренции и Карлина), как швейковский, а вправо в сторону Национального театра (Новего места). И далее на углу Фердинандового (ныне Национального) проспекта и улицы На Перштине в знаменитом артистическом кафе «Унион» (увы, снесенном много лет назад) произошло примерно то же самое, что и в романном «Куклике». Винтовки со штыками ушли за вычеп, а с вычепа пришли стаканы и бутылки. И так гуляли туда-сюда целый вечер. Ну и понятно, что сокола в «Унионке» звали на Серабона, а иначе, Патера-Еувропа (Patera-Euvropa – именно так в рукописи Кудея, с лишним «u»). Все, естественно, закончилось тем, что незадачливую пару отяжелевших совершенно безнадежно конвоиров Кудей с дружеской помощью приятеля Лади Янчака (Láďa Jančák) кое-как затолкал в последний отходящий в ту ночь на Бероун поезд. И сам, конечно, влез, бережно храня при этом казенные винтовки и примкнутые к ним штыки. (См. комм. о заключительном аккорде истории – ч. 1, гл. 10, с. 135.)
См. также апокрифическую перекличку романных перипетий и россказней неистощимого Кудея в связи с историей о явке немощного на призывной пункт в инвалидной коляске (комм., ч. 1, гл. 7, с. 81).
В любом случае любопытно, что сюжет, возможно уже ходячий, с бухими конвоирами будущий автор «Швейка» примеривал и на себя лично. Так, упоминая о любви Гашека к самому бессовестному приукрашиванию сплетен о себе самом, Франтишек Лангер в книге воспоминаний (FL 1963, s. 82) приводит и такой уже послевоенный 1921 года эпизод одной беседы в пражском кафе:
«a on mě doplnil přehnanou historkou, jak byl do pluku přiveden zpět z Kyjeva eskortu, kterou vlastně musel vodit a řídit sám, protože se cestou v jednom kuse opíjela.
и он [Гашек] в свою очередь дополнил мой рассказ совершено неправдоподобной историей о том, что конвой, который его вез из Киева в полк, он должен был вести и направлять сам лично, поскольку дорогой весь его состав напился вдрызг».
С. 127
В его штаны влезло бы еще три Швейка. Бесконечные складки, от ног и чуть ли не до шеи, – а штаны доходили до самой шеи, – поневоле привлекали внимание зевак. Громадная грязная и засаленная гимнастерка с заплатами на локтях болталась на Швейке, как кафтан на огородном пугале.
Очевидно, что часть воинского обмундирования, прикрывающую нижние