плохо помню, что произошло потом. Рваные клочья темноты замелькали перед остановившимися глазами. Рот в безмолвии открывался и закрывался, не в силах выдавить хоть что-нибудь. А сердце сжала жуткой силы тоска. Она давила непомерной тяжестью безвозвратной потери, заставляя отрешиться от всего, в чем раньше я находила радость. Я ходила, ела, пила, но это была уже не я, а моя высохшая от горя оболочка.
И тогда Антонина, единственный человек, с кем я тогда общалась, направила мои мысли и чувства в нужное русло, определив их одним коротким словом – месть!..
Жажда мщения с каждым днем становилась все острее. Я едва не на коленях умоляла Семена Алексеевича отдать мне это дело, ссылаясь на то, что наши с Тимуром отношения не были зарегистрированы официально. Когда же он скрепя сердце согласился, я принялась со всей скрупулезностью изучать материалы, вникая во все мелочи, которые следователю показались незначительными. День за днем я репетировала сцену судебного процесса, ликуя от предвкушения. Но на деле все оказалось не так…
Вопреки ожидаемому, глаза подсудимого Алейникова Тимура Альбертовича не полыхали страхом. Более того, в них плескались откровенная насмешка и, как мне казалось тогда, чувство превосходства.
Я сжимала зубы, чтобы не зарычать от ненависти, внимательно вслушивалась в показания свидетелей, но это ничего не изменило. И поступила так, как должна была поступить, – признала его невиновным.
– Хочешь, я отменю твое решение в силу мягкости приговора? – с жалостью вопрошал меня Семен Алексеевич. – Только скажи! Не надо было мне на это соглашаться! Сама же настояла, а теперь мучаешься!
– Все в порядке… Вы не хуже меня знаете, что следственных материалов оказалось недостаточно для того, чтобы упрятать его за решетку, – глухо обронила я тогда и подняла на председателя суда посеревшее от переживаний лицо. – Мне необходимо отдохнуть…
– Хорошо, – он согласно кивнул. – Отдыхай, сколько посчитаешь нужным, а затем… Затем я жду тебя в наших рядах.
Семен Алексеевич встал и, проводив меня до двери, тихо произнес напоследок:
– Надо жить, девочка моя! Надо жить!..
А вот с этим-то у меня как раз и возникли проблемы, потому как жить мне совершенно не хотелось. Последней надежде – увидеть своего заклятого врага поверженным – не суждено было сбыться, а вместе с ней пропало и желание существовать…
Когда же Антонина, охваченная жаждой деятельности в процессе моих сборов, швырнула мне в лицо мой твидовый костюм и громогласно объявила, что я просто обязана съездить на работу и переговорить со своим боссом, то я растерялась.
– Зачем мне это, если я решила увольняться? Не пойду… – залопотала я, подтянув колени к подбородку.
– Пойдешь! – убежденно заявила она и потащила меня в ванную. – Ты обязана это сделать, хотя бы из уважения к нему! Он очень сильно рисковал своим добрым именем, позволив тебе судить этого подонка. И нянчился с тобой все это время как с ребенком, а ты!..
– А