снимаю быстро и прячу в нишу, а с рубашкой сложнее. Почти прижимаюсь грудью к ячейке, чтобы даже случайно не попасть в объектив камеры. Белье решаю не трогать вовсе. В ячейке как-нибудь сподоблюсь. Места мало, но и я – не крупный мужчина, плечами задевающий стенки. Подтягиваюсь на руках и прокатываюсь внутрь на роликах. Дверцу захлопывает Публий, и на транспортнике снова срабатывает сирена. Успеет ли сам? Яростно ворочаюсь в ячейке и понимаю, почему раздеваются догола снаружи. Будь проклята прижимистость конструкторов! Место они сэкономили. Ногой отталкиваю от себя белье и нервно вздыхаю. Сонный газ пахнет жасмином, и стенки ячейки начинают прыгать перед глазами за мгновение до падения в черноту.
Ангар. Старый и наспех сделанный. Проржавевшие опоры прикрыты снаружи листами. В каждую щель и дырку бьет яркий дневной свет.
– Уходи, – хрипло говорит Наилий, а сам держит за плечо. У меня на руках младенец, туго замотанный в пеленку. Крутит головой и морщит нос. Еще не кричит громко, только недовольно хнычет. Может, мокрый или проголодался. Мы давно здесь. На лице Наилия черные мазки копоти, за спиной шатаются пьяные от усталости бойцы. Генерал приказал загородить ящиками дверь. Больше негде прятаться. Только здесь.
– Уходи, пожалуйста, – просит генерал, уткнувшись лбом мне в висок, – пока есть время. Я здесь сам.
Руки затекают от напряжения, боюсь выронить ребенка и прижимаю к груди все крепче и крепче. Некуда идти. За стенами ангара взрывы и выстрелы, земля вздрагивает под ногами.
– Уходи, – стонет Наилий и толкает нас назад. Проваливаюсь спиной в темноту, как в патоку, и застреваю в ней. Бесконечно медленно пятно света с генералом внутри отдаляется от меня. Силуэт Наилия прямой, как посох, упрямый и несгибаемый. Дверь ангара вздрагивает от взрыва и проламывается внутрь. Ребенок кричит, перекрывая грохот, а я падаю.
Они ходят вокруг стаей шакалов, загнавших раненого хищника. Ржут и тычут в нас пальцами. Боятся, иначе давно бы бросились зубами перегрызть глотку. Наилий обнимает, пряча между нами младенца. Из ушей генерала неровной дорожкой стекает темная кровь. Её запах вязнет на зубах, закатывается на корень языка. Я хочу сплюнуть густую слюну, но не могу пошевелиться.
– Вот и все, Наилий, – звенит высокий и чистый, как у ребенка, голос, а мне он напоминает крик ястреба. – Скажи что-нибудь.
Генерал не слышит, а я да. Булькающий смех, стук раскладывающихся треног станковых пулеметов, металлический лязг патронной ленты. На утоптанной земле ангара воронки от пуль и острые зубы осколков. В наши сердца смотрят семь стволов пулеметов.
– Всегда побеждает сильнейший, все остальное чушь, – изгаляется и насмехается голос. – Где твои мудрецы? Где твоя армия? Скажи.
Генерал молчит, а я нет. От боли слова злые и короткие, но на каждое лишь новый взрыв смеха.
– Все моё навсегда останется моим, – звенит и ликует голос, – и эта планета тоже. У тебя еще остались возражения? Не слышу. Остались? Так скажи.
Наилий обнимает нас, низко наклонив голову. Я закрываю