вызывать вестник. Она на мгновение на ней сконцентрировалась и ждала увидеть то место, где тень качнется.
Вот. Она увидела, как та шевельнулась. Борясь со все еще испытываемым отвращением, она ухватилась за тень.
На другой стороне комнаты Лючия была сосредоточена на складывании постельного белья, пытаясь не показать, что все еще плачет.
Люс быстро работала, превращая вестник в сферу, придавая ему форму пальцами быстрее, чем когда-либо.
Она задержала дыхание, загадала желание и исчезла.
Глава 4
Время ранит
Милан, Италия.
25 мая 1918 г.
Дэниел был настороже и нервничал, выбираясь из вестника.
Он не привык быстро распознавать новое время и место, точно не зная, где оказался и что ему нужно сделать. Но зная, что по крайней мере одна версия Люс должна быть рядом и наверняка нуждается в нем.
Комната была вся белая. Белые простыни на кровати, окно с белыми рамами в углу, яркий белый солнечный свет, бьющий сквозь стекло. Какое-то мгновение было тихо. Потом нахлынул поток воспоминаний.
Милан.
Он снова был в госпитале, где она служила медсестрой во время первой из мировых войн смертных. Там, на кровати в углу, лежал Траверти, его сосед по комнате из Салерно, который наступил на противопехотную мину по пути в столовую. Обе ноги Траверти были обожжены и сломаны, но он был таким очаровательным, что все медсестры проносили ему тайком бутылки с виски. У него всегда была припасена шутка для Дэниела. А там, у другой стены, лежал Макс Портер, британец с обожженным лицом, который не издавал ни звука, но потом не выдержал и закричал, когда ему снимали бинты.
Сейчас оба старых соседа по комнате спали глубоким сном под действием морфина.
В центре комнаты была кровать, где он лежал после того, как рядом с рекой Пьяве был ранен в шею. Это была глупая атака, они сами нарвались. Но Дэниел записался на войну только потому, что Лючия была медсестрой, так что все было нормально. Он потер место, куда попала пуля, и почувствовал боль, словно это произошло вчера.
Если бы Дэниел остался здесь достаточно долго, чтобы поправиться, доктора бы поразились отсутствию шрама. Сейчас кожа на его шее была безупречно гладкой, словно в него никогда не стреляли.
За долгие годы тело Дэниела били, ломали, выбрасывали с балкона, стреляли ему в шею, живот и ногу, пытали над раскаленными углями и протащили по улицам десятка городов. Но тщательный осмотр каждого сантиметра его кожи выявил бы только два маленьких шрама – две тонкие белые линии над лопатками, где раскрывались его крылья.
У всех падших ангелов были такие шрамы, когда они принимали человеческий облик. В каком-то смысле шрамы были тем, что выделяло их.
Но многие из них упивались тем, что на них не оставалось шрамов. Ну, кроме Аррианы, правда, шрам на ее шее был другого типа. Но Кэм и даже Роланд вступали в самые кровавые схватки с любым противником. Конечно, они никогда не проигрывали смертным, но немного страдали по пути. Они знали, что через несколько дней снова восстановятся