в большей безопасности, если уйдем с улицы. Разве не поэтому мы договорились встретиться здесь?
Дэниел повернулся назад, и его глаза пробежали прямо по тому месту, где пряталась Люс. Когда небо озарилось еще одной серией красно-золотых взрывов, Лушка закричала и спрятала лицо на груди Дэниела. Так что Люс единственная увидела выражение его лица.
Что-то его тяготило. Что-то большее, чем страх перед взрывами.
О нет.
– Даниил! – мальчик из соседнего здания все еще держал открытой дверь в убежище. – Лушка! Даниил!
Все остальные уже были внутри.
И тогда Дэниел развернул Лушку кругом и приблизил губы к ее уху. Стоя в своем убежище в тени, Люс ужасно хотела узнать, что он ей шептал. Произносил ли он те же слова, что Дэниел всегда говорил ей, когда она была расстроена или подавлена? Она хотела побежать к ним, оттащить Лушку прочь – но не могла. Что-то глубоко внутри нее не поддавалось.
Она всмотрелась в выражение лица Лушки, словно вся ее жизнь зависела от этого.
Может, так и было.
Лушка кивнула, пока говорил Дэниел, и ужас на ее лице сменился спокойствием, даже умиротворением. Она закрыла глаза. Кивнула еще раз. Потом откинула голову назад и улыбка тронула ее губы.
Улыбка?
Но почему? Как? Она словно знала, что произойдет.
Даниил держал ее в объятиях. Он склонился для еще одного поцелуя, в последний раз прижимая свои губы к ее, пробегая руками по ее волосам, потом вдоль ее тела, по каждому его сантиметру.
Это выглядело так страстно, что Люс покраснела, так интимно, что она не могла дышать, так прекрасно, что она не могла отвести взгляда. Ни на секунду.
Даже тогда, когда Лушка закричала.
И взорвалась колонной обжигающего белого пламени.
Вспышка огня была не из этого мира, текучая и почти элегантная в каком-то ужасном смысле, как длинный шелковый шарф, обернутый вокруг ее бледного тела. Она охватила Лушку, оплела ее, освещая ее мечущиеся горящие конечности, беспрерывно машущие – а потом они замерли. Даниил не отпускал ее ни когда огонь поджег его одежду, ни когда ему пришлось держать ее разбитое тело, потерявшее сознание, ни когда пламя сжигало ее плоть с отвратительным резким шипением, ни когда ее кожа начала чернеть и превращаться в уголь.
Только когда огонь потух – так быстро, словно задули одну свечку – и не осталось ничего, чтобы держать в руках, кроме пепла, Даниил опустил руки.
В самых безумных мыслях Люс о том, как она вернется и посетит прошлое, она не могла представить такое – свою смерть. Реальность оказалась хуже, чем в худших кошмарах. Она стояла на холодном снегу, парализованная увиденным, ее тело лишилось способности двигаться.
Даниил на дрожащих ногах отошел от кучки пепла на снегу и начал плакать. Слезы струились по его щекам и оставляли чистые дорожки в черной золе – всем, что от нее осталось. Его лицо исказилось, руки тряслись. Они казались Люс обнаженными, как будто сама мысль об этом заставила Люс ревновать – его руки должны были обвивать талию Лушки, гладить ее волосы и щеки.
Что