материнства, образ жены?! Кто, кто толкнул её, такую юную и чистую, на ступень, ведущую в разврат?! Тьма великой бездны возлила в неё силу порока, а предписанное зло опутало весь строй чувств смятением, чувств, гнездившихся в душе, облачённой в тело.
Да, ей хотелось ощутить себя нужной, единственной и любимой, но отчего-то это уже всё раздали другим, а осталась лишь прихоть чужая и безликая, что овладела и покорила саму историю жития, и где же ныне отыскать счастье, которое для всех существенно, но которое даётся избранным?!
И тогда она, загнанная в тупик явного безумия и окончательного помрачения, шагнула в объятия человека, который осквернил не одну чистоту девства, но и саму чистоту мысли! Уничтожил её светлую мечту! и оставил на растерзание целому миру, где она испеклась в грязи и лицемерии.
Оставил опять одну!
Одну…
А расплачивался за всё сын, образованный утробою матери, воспитанный страстью и ненавистью, смрадом удушливого зловония и рекою страданий плача и стона, всем тем, чем она сама прежде засвидетельствовала своё положение в таком жестоком обществе, именуемым себя великим и разумным народом. О, народ измен?! Народ, достойный участи рабов, а стремящихся к свободе богов?! Нет, никогда такие умы не наследуют величие покоя и любви!
На пажитях святого раздолья осмысленной веры жена всё-таки возлагала упование на Того, Кто позволил ей обрести благодать чрева, где и загорелся огонь новой жизни, огонь, прожигавший скверну тела и подающий надежду на воздвижение великих наград и чувств.
Но вера, будучи всегда, тоже обманула женщину, когда поп, именуемый пастырем человеческих душ, выгнал блудницу с паперти священного храма! А не утерял ли тот храм своё священное благо, когда отверженная человеком, но не Богом, содрогнулась на ужасе возникшего отвращения от испытанного зла, в которое влилась сущность души?!
–Поди, поди прочь… Это святая обитель, а ты оскверняешь наше достоинство… Уйди, блудница, и поищи себе место иное, какое заслуживаешь… – Изрёк пастырь и старался прикрыть тяжёлую дверь перед ней. – А разве достоинство таково? Разве его сущность измеряется отвержением?! Эх, человек соблазна! Ты всегда, всегда на пороге своего невежества предстоишь, и будешь предстоять, пока твоё сердце не согреется любовью к Иисусу.
–Помогите мне… Некуда идти, у меня никого нет… – Попросила она ещё раз и протянула руки к попу, у которого искала приют. – Кроме вас никого нет… Разве у вас не найдётся для меня немного сострадания и милосердия?
Но тот лишь с явным отвращением отстранился, шамкнул золотыми зубами как-то слишком поспешно, словно ему было стыдно её, словно он боялся каких-то обличений. – Иди, иди, женщина, здесь тебе не надо стоять… Это святая обитель. – И скрылся за стенами, где главенствовал Иисус…
Ад восстал посреди руин бытия…
Иисус…
О, ужели и Он, Он тоже отвернулся от блудницы?! Нет, Он не отвернулся, ведь когда-то такая же блудница была Им обласкана и помилована. Тогда Иисус подарил ей вечность и рай… А что же случилось сегодня?! Или