в гостиную, где уже собрались обедающие, – велю я. – Проследите, что там происходит, затем прочтите письмо и вернитесь ко мне.
Он недоуменно смотрит на меня:
– Милорд?
– Каннингем, нам предстоит очень необычный день, поверьте мне на слово. – Не слушая дальнейших возражений, я жестом прошу его помочь мне подняться. Встаю, невольно застонав, и продолжаю: – Исполните мое поручение, возвращайтесь в библиотеку и ждите меня.
Каннингем уходит в гостиную, а я беру трость и отправляюсь в оранжерею в поисках Эвелины.
Еще рано, гостей в оранжерее немного, дамы подходят к бару за коктейлями, млеют в креслах и на диванах в полном изнеможении, будто молодость – тяжелая обуза, а живость и резвость безмерно утомительны. Все перешептываются, обсуждают Эвелину, гаденько посмеиваются, косятся в угол, где она сидит за шахматной доской. В одиночестве, играет сама с собой, не обращая ни малейшего внимания на тех, кто пытается ее смутить.
Я, тяжело переваливаясь, подхожу к ней и прошу:
– Эвелина, нам нужно поговорить.
Она медленно поднимает голову, непонимающе смотрит на меня. Как и вчера, светлые волосы стянуты в тугой хвост на затылке, отчего лицо приобретает мрачное, суровое выражение. Однако сегодня при виде меня оно не смягчается.
– Отнюдь нет, лорд Рейвенкорт. – Она снова переводит взгляд на шахматную доску. – Сегодня мне и без вас хватает неприятностей.
Сдавленный смех превращает мою кровь в прах, внутри все переворачивается.
– Прошу вас, Эвелина…
– Для вас – мисс Хардкасл, лорд Рейвенкорт, – холодно произносит она. – О человеке судят по его манерам, а не по его банковскому счету.
У меня внутри все сжимается от унижения. Вот чего больше всего боится Рейвенкорт. Стою посреди комнаты под десятками любопытных взглядов и чувствую себя христианином, которого вот-вот побьют камнями.
Эвелина задумчиво смотрит на меня. Я трепещу, обливаюсь потом. Она чуть щурится, сверкает глазами:
– Знаете что, а давайте-ка сыграем. – Она постукивает пальцем по шахматной доске. – Если выиграете вы, то мы с вами побеседуем; если выиграю я, то вы оставите меня в покое. Вас устраивает?
Я чувствую подвох, но иного выбора у меня нет. Утираю пот со лба, втискиваюсь в крошечное креслице за столиком, на радость присутствующим дамам. Пожалуй, гильотина и та удобнее. Мои телеса свисают с краев кресла, низкая спинка такая хлипкая, что я дрожу от напряжения, стараясь на нее не опираться.
Эвелина, не снисходя к моим мучениям, протягивает руку к доске и передвигает пешку. Я делаю ход ладьей, вспоминаю комбинации миттельшпиля. Мы примерно равны в силах, но мне неловко и неудобно, я не могу сосредоточиться, допускаю тактические промахи. Понимая, что выиграть не смогу, изо всех сил стараюсь затянуть партию. Впрочем, после получаса разнообразных, но безуспешных маневров я не выдерживаю и говорю:
– Ваша жизнь в опасности.
Пальцы Эвелины касаются пешки и едва заметно вздрагивают, но для меня это громче