пьянству. «После ужина опять пьян, грозит убить маменьку и зарезаться», – горько жаловалась на своего деверя в одном из писем сестра Саши Маша. Она же прибавляла потом: «И это прелестное творение только желает скрывать и оправдывать его поступки»[117]. Несчастная молодая жена, конечно, много страдала и плакала в первые годы замужества, но прятала свои слезы от родных, старалась выглядеть все такой же веселой и беззаботной. «В редкие промежутки относительного покоя, – пишет биограф Александры Воейковой, – в доме ее звонкий смех звучал, как и прежде, внося успокоение в измученную семью»[118].
Испытания придали душе Саши еще большую утонченность и чистоту. Она обладала редкой отзывчивостью. Познакомившись с ослепшим поэтом Козловым, она так передавала свои чувства по отношению к нему: «Ваши страдания заставляют меня страдать сильнее, чем я могу Вам сказать! Мне тяжело не иметь возможности ухаживать за Вами… Действительно, дорогой друг, я страдаю от Ваших страданий гораздо больше, чем от собственных, это не фраза, так как моя жизнь только у меня в сердце»[119]. И конечно, нет причины не верить ее словам. Своим искренним участием Воейкова разбудила в Козлове поэтический талант. Одно из первых своих стихотворений он посвятил Светлане, изобразив то светлое настроение, которое вносила она в жизнь больного поэта:
Как вводишь радость ты с собой,
То сердце будто рассмеется,
В нем на приветный голос твой,
Родное что-то отзовется[120].
Не менее значительную роль сыграла Воейкова в судьбе Языкова. Молодой, горячий студент Дерптского университета, певец вина и шумного веселья, без ума влюбился в нее. Она, не отталкивая его и в то же время не кокетничая и не переступая границы должного, старалась внушить ему мысли о высоком нравственном назначении поэзии и жизни. И благодарный поэт писал ей в ответ:
Забуду ль вас когда-нибудь
Я, вами созданный, не вы ли
Мне песни первые внушили,
Мне светлый указали путь[121].
А уже после смерти Александры Воейковой Языков благодарно вспоминал о ее светлом влиянии на его внутренний мир:
Ее уж нет! Все было в ней прекрасно!
И тайна в ней великая жила,
Что юношу стремило самовластно
На видный путь и чистые дела[122].
Тайна души Воейковой в первую очередь в ее вере в вечную жизнь, в Божественный Промысл, перед которым она в любом положении готова смириться. Она поразительно напоминает Гризельду из переведенной Батюшковым новеллы Боккаччо и в то же время словно бы живет в соответствии с теми мыслями, которые высказывал в своих элегиях и балладах Жуковский.
Еще одним поэтом, воспевшим ее, был Баратынский, со свойственными ему точностью и лаконизмом он изобразил духовную устремленность и возвышенность ее духа в следующих строках:
От дольней жизни, как луна,
Манишь за край земной,
И при тебе душа полна
Священной тишиной[123].
Но