она Вам ничего, она же Оль была!
Эль-Саморен, молча выслушивавший смешки за спиной, раздраженно рыкнул на друзей, но те лишь засмеялись.
– Потерпите, ещё немного, и жизнь снова будет радовать. Разве это может испортить радость возвращения из орочьего плена?
– Да. Теперь вернуть прежнюю форму, отрастить волосы, а остальное весть о нашем побеге сделает сама, – причмокнул от представленной картины Эль-Ренко. – Нам же даже в трактире бесплатно выпивку нальют и эльфы, и люди.
– Нальют, если в приграничье не соваться. Там нальют, расспросят, а потом не отпустят, пока поименно всех встреченных несчастных не припомнишь.
– Но и там по ним горевать долго не будут, им уже нашли замену, и командир наш найдет. Верно, Эль-Саморен?!
И нехитрую подколку вновь проводили дружным смехом. Эльфы ещё долго упражнялись в изъявлении соболезнований и утешения, но ближе к вечеру доведенный до бешенства воин так ускорил шаг, что остальные оказались вынужденными замолчать и экономить дыхание, чтобы не потерять темп. А уже в начинающихся сумерках отряд достиг края леса, где и устроил лагерь на ночь.
Пока разводили костёр, искали родник и обихаживали лошадей, спутники вновь принялись за шутки вперемежку с соболезнованиями. Эль-Саморен терпел, сжав зубы, только всё чаще смотрел в сторону Кати, отчаянно, растерянно, будто бы моля сказать что-то.
– Хватит, – в конце концов не выдержал он. – Я выжил там, веря в неё точно так же, как Вы продержались, веря в меня. Так почему же… – он раздраженно скомкал лежащее на коленях тонкое полотенце и, швырнув его в сторону, встал. Эль-Саморен бросил свой пронизывающий странный взгляд на Катю и ушел к пасущимся невдалеке лошадям.
Пристыженные и притихшие шутники вновь нахмурились и остаток вечера обменивались мрачными взглядами. Но даже без командира каждый из них знал, что делать, и вскоре лагерь уснул, оставив бодрствовать лишь одного дежурного. А Катя, наблюдавшая за всей перепалкой со своего места возле сгруженных сумок, без аппетита и удовольствия ужинала. Вдали от веселого костерка, вдали от умиротворяющего и ставшего привычным пофыркивания дружелюбного коня зябким ветерком чувствовалось одиночество.
Еда отвлекала от невесёлых мыслей, но крошечной порции не хватило надолго. И осталось только пытаться устроиться поудобней и бездумно перебирать колечки браслета.
Но память своевольничала, отгоняя желанную дрёму. И то и дело возвращала Катю то в страшные минуты, когда вокруг слышались лишь свист, звон и короткие приказы, то будто бы совершала прыжок через пропасть и вновь звучали такие страшные и непонятные слова «Стоит им соприкоснуться, как Артефакт сам выпьет нужное ему. Даже если он не сможет опустошить тело полностью, забранного ему хватит». И их отряд спешил как раз к Великому Артефакту, что бы это не значило. И смутный ужас, всё больше обрастающий плотью, своей когтистой лапкой