в цыганском таборе. Первое, что я увидел, когда разорвал капюшон, – это внутренность того шатра, он был весь задымлен ладаном и битком набит древним хламом, мне показалось – египетским. И там был какой-то человек, весьма напоминавший труп, – старый, лысый. Уставился на меня в совершенном ошалении и молчит. Я испугался и выбежал вон. А это не так-то просто – в моем-то балахоне. Огляделся я по сторонам и вижу: обычный английский сельский пейзаж. Так, ничего особенного. Не стоило ради этого никуда прыгать. Там не было ни высоковольтных линий, ни телефонных проводов – я думаю, это действительно 1805 год. И вот стою я посередь табора – лошади пасутся, шатры кругом и цыган полно. Цыгане уставились на меня, мне аж жутко стало. Но тут дыра как раз подошла к концу (благодарение богу, я не выбежал за пределы поля действия дыры), и мобильный крючок схватил меня и вытащил обратно – сюда и сейчас. – Он нервно захихикал. – Интересно, что подумали цыгане, когда я внезапно исчез, а мой балахон остался на земле?..
Дойль внимательно разглядывал Беннера несколько нескончаемо долгих секунд. Беннер проявлял неизменное дружелюбие, но вряд ли ему можно верить на слово. Хотя весь рассказ не похож на вымысел. Дойль знал – Беннер плохой актер. Некоторые детали, особенно тот старик в шатре, застывший в недоумении… Да, Беннер передал обстановку с непринужденной уверенностью человека, который не лжет. Дойль вдруг понял, что поверил каждому слову.
– О господи, – завистливо прошептал он, – а какой там воздух? На что было похоже ощущение земли под ногами?
Беннер пожал плечами:
– Свежий воздух и земля, покрытая травой. И лошади выглядели, как лошади. Цыгане были довольно маленького роста, но, может быть, цыгане всегда такие. – Он похлопал Дойля по спине. – Поэтому перестань беспокоиться. Клизмы с активированным углем сохранят здоровье наших гостей, и я не собираюсь позволять кому-нибудь уйти в самоволку. Так ты все еще хочешь позвонить копам?
– Нет. Конечно, нет, – горячо шептал Дойль. – Я хочу увидеть Кольриджа. Извини, Беннер, я должен заняться этой речью.
Дерроу разрешил ему воспользоваться маленькой служебной комнаткой для подготовки к выступлению. В шесть двадцать Дойль решил, что запомнил речь наизусть, решительно поднялся, вздохнул и открыл дверь в главную комнату.
Несколько хорошо одетых людей прогуливались в дальнем конце комнаты, между ними и Дойлем стояли стулья и большой круглый стол. Горели сотни свечей в канделябрах, и отсветы мерцающих огоньков отражались в полированных панелях стен и вычурно дробились в хрустале бокалов. В воздухе витал запах пряностей и жарящегося мяса.
– Беннер, – позвал он тихо, увидев высокого молодого человека, устало прислонившегося к стене рядом со столом. И в полном соответствии с костюмом прошлого века молодой человек открыл изящным жестом табакерку с изысканной перламутровой инкрустацией и несколько жеманно поднес к носу щепотку коричневого порошка. Беннер поднял глаза.
– Проклятие, Брендан – апч-хи-и! – проклятие. Персонал должен уже