Ольга Адамова-Слиозберг

Путь


Скачать книгу

свободное время. Мы слепили из хлеба шахматы и стали играть. Три дня увлекались шахматами, а на четвертый вошел Виноградов, сгреб шахматы и сказал:

      – Запрещается.

      – Ну, а это почему? – спросила я Женю. – Просто чтобы мучить.

      – Прошу тебя не говорить фраз, граничащих с клеветой. Значит, кто-то в шахматы заклеивал политические документы.

      Я махнула рукой и больше не стала говорить, уж очень ей трудно было подыскивать оправдание.

      Два дня нас не водили гулять, а когда мы вышли на прогулку – ахнули. Наше милое кладбище было разделено на загончики с высокими стенами. Ни одной травинки, ни кустика не было на земле. Две березки были срублены. Плита с надписью осталась и сиротливо лежала посреди дворика.

      Однажды, когда мы в тюремных длинных трусах и самодельных лифчиках делали гимнастику, открылась дверь и вошла целая комиссия. Вид у нас был жалкий: серо-белые бязевые трусы до колен, лифчики из портянок. При открытом окне – и еще открыли дверь – стало очень холодно, мы стояли на сквозняке синие от холода.

      Впереди шел полковник в серой каракулевой шапке и полушубке с таким же воротником. У полковника было розовое лицо, пахло от него парикмахерской и вином. Сзади человека четыре военных, а позади всех наш Виноградов.

      – Что это такое? – спросил полковник Виноградова, брезгливо указывая на нас. – Что это такое? Я вас спрашиваю. Это дом отдыха или тюрьма? В домах отдыха занимаются спортом, а в тюрьмах отбывают наказание. Безобразие! Немедленно прекратить!

      Мы сделали движение, чтобы одеться.

      – Стоять! Почему не по правилам заправлены койки? Почему открыто окно? Это не спортзал, а камера!

      На столе лежала книга – воспоминания Елизаровой о Ленине.

      Я вдруг сказала:

      – А Ленин сидел в царской тюрьме и два часа в день занимался гимнастикой. Это ведь тоже была тюрьма.

      Полковник крикнул:

      – Молчать! – повернулся и вышел.

      Все ушли. Дверь заперли. Через пять минут вернулся Виноградов, сказал:

      – Гимнастикой заниматься запрещается.

      Взял воспоминания Елизаровой и ушел.

      Как-то в библиотеке дали книгу Барбюса “Сталин”. Там был большой портрет Сталина. Лида почему-то стала восхищаться его лицом.

      – А вам он нравится? – спросила она меня.

      Накопившаяся злоба прорвалась:

      – Нет, я не люблю лиц с маленькими лбами.

      Женя вскинулась:

      – Я считаю это политическим выступлением!

      – Не люблю людей с маленькими лбами, не люблю брюнетов, обожаю блондинов, синеглазых блондинов, большелобых, синеглазых блондинов, хоть ты меня убей!

      Женя отвернулась и перестала со мной разговаривать.

      В камере стало так тяжело, что я обрадовалась, когда через неделю Виноградов велел мне собираться с вещами.

      Я попрощалась со всеми. Женя подошла, поцеловала меня и сказала:

      – Я думаю, ты едешь на пересмотр дела. У тебя ведь такой пустяк! Желаю счастья!

      Ох, какой она была оптимист.

      Я вышла.

      Меня ввели в камеру, где сидели четыре женщины.