от падения во тьму.
По одной за каждый день с тех пор, как он…
«Убил меня».
Август плотнее зажмурил веки.
«Сейчас ты настоящий монстр».
– Хватит, – прошептал он, но голос Лео продолжал звучать в голове, и хуже всего было то, что Август не знал, не понимал, было ли это воспоминанием, отголоском или реальным Лео, какой-то частью его брата, проникшей в его нутро.
Он убил Лео, извлек его жизнь или душу – в общем, то, что у сунаи внутри, – и теперь оно плескалось в нем. Август представлял их жизни похожими на масло и воду – двумя несмешиваемыми жидкостями.
Он частенько задумывался, не оставались ли в нем те людские души, которые он извлек, не проникли ли в его кровь некие частицы того, какими они были, чем они являлись, смешавшись с его собственной личностью. Но люди никогда не подавали голос. В отличие от Лео.
«Скажи мне, Август, ты все еще голоден?»
Он вогнал ногти в шероховатое покрытие крыши. Месяцы минули с тех пор, когда он был голоден? – но сунаи ненавидел ощущение быстро проходящей сытой заполненности, ненавидел сам факт того, что чем чаще он ел, тем сильнее ощущалась опустошенность.
И ненавидел то, что где-то в глубине души он хотел сорваться, вновь ощутить лихорадочное покалывание, наваливающийся холод. Вот бы вспомнить, каково это – ощущать себя живым и умирать от голода! Каждый день, входя в Симфонический зал, Август надеялся, что души будут мерцать белым. Но такого почти не бывало.
Небо начало темнеть, напоминая наливающийся синевой гематому, и Август положил голову на колени и дышал в серебрящуюся между грудью и ногами щель, пока сгущались сумерки. Солнце практически село.
Вруг Август ощутил слабое дуновение воздуха. Чья-то рука коснулась головы.
– Ильза, – тихо произнес Август.
Когда сестра присела рядом, он с трудом поднял голову. Босая, со свободно развевающимися по ветру светлыми рыжеватыми локонами, она казалась открытой и беззащитной. В такие моменты было легко забыть и то, что она – первая из сунаи.
Именно она сотворила Пустырь, полностью уничтожив часть города и всех, кто там находился.
«У нашей сестры две стороны. Они не встречаются».
Но Август никогда не видел сумеречную сторону Ильзы. Он знал только шаловливую и ласковую и иногда потерянную Ильзу.
Единственное, что пропало, – ее голос.
Август скучал по нему, по переливчатым интонациям, которые придавали всему легкость. Ильза уже не разговаривала. Не могла. Расстегнутый воротник открывал ужасный шрам, обвивающий ее горло подобно ленте. Это была работа Слоана. Он перерезал голосовые связки, вырвал ее голос и украл у Ильзы способность петь.
Однако голос сестры поселился в голове у Августа, как и голос Лео, и, когда их взгляды встретились, он прочитал в ее глазах вопрос. Постоянную заботу. Мягкое побуждение.
«Поговори со мной».
Когда она взяла его под руку, примостив голову на его плече, он понял, что она его выслушает и поймет.
Он может сказать ей о девочке и ее матери, о голосе