мухи. Дальше нужно было двигаться спокойно и размеренно.
Внутренний двор приюта, который раньше напоминал пустынный кастильский пейзаж , обрамленный редкой порослью самшита, претерпел невиданные метаморфозы. Старик Эрнесто, всю жизнь проработавший в имении у графа Вальдеса, и ушедший на покой по возрасту, был рад применить свои знания и оставшиеся силы в камерном пространстве. Он работал не покладая рук. Земля была сухой. Бог знает, сколько тачек с жирной почвой ему пришлось привезти и мульчировать, прежде чем вокруг дававшего целительную тень и прохладу столетнего платана зазеленел сочный, английского типа, газон. По всему периметру он разбил цветники, клумбы и альпинарии. Сохранив при этом место для игр и прогулок. Древняя, покосившаяся беседка в ближнем углу была отремонтирована, перекрыта черепицей и заново покрашена. Появились не виданные прежде птицы. Ранним утром и глубокой ночью сад наполнялся благоуханием цветов. Эрнесто подбирал их не столько за броский вид, сколько за обладание особым, неповторимым ароматом. В этом неземном изобилии бабочки, прекратив порхать, надолго задумывались ,смежив крылья, а жадные пчелы теряли разум.
Окна угловой комнаты, выходившие в сад, были постоянно открыты. Кто-то из посетителей, приглашенных Гомесом, когда-то назвал ее Комнатой скорби. В этой части приюта жили дети-инвалиды и присматривавшие за ними монахини.
Самым тяжелым из них был девятилетний Хуан , прозванный детьми Королем за то, что никак не мог расстаться с бумажной короной, надетой ему много лет назад в шутку на Рождество. Картон давно обветшал. Позолота на нем стерлась. Но любые попытки лишить его короны заканчивались истерикой. Худой как жердь, он не держал головы, не мог сосредоточить взгляд, и конечности его жили своей, не связанной между собой, жизнью. Мозг трехмесячного ребенка остался в нем навсегда. Хуан никогда не покидал кровати, монахиням приходилась ежедневно, по нескольку раз мыть его и перестилать постель. Говорить он не мог. Кормили его с ложки. Хуже всего было ранней весной и осенью, когда болезнь обострялась. В такие дни он истерил, пока сестра не давала настойку беладоны и он в изнеможении проваливался в забытье. Обычно же он вел себя тихо. Иногда ранним утром из комнаты доносились стоны – это Хуан радовался солнечным бликам на потолке.
Жившему рядом с ним Фернандо исполнилось восемь. Это был умный, любопытный и наблюдательный мальчик, который не мог ходить. Нижняя часть его тела была парализована. Несмотря на это, он не сдавался, стараясь все делать сам. Он умел мастерить поделки из дерева, а когда Рамона научила его читать, стал глотать книги одну за другой, постоянно выпрашивая добавки.
Третьим был застенчивый Паскуаль. В свои семь лет, он являл образец послушания. Его можно было посадить на стул и, вернувшись через три часа, застать там же, в той же позе, глядящим перед собой. Паскуаль был нем. Припадки Хуана он переносил стоически, с полным безразличием. Как впрочем, относился ко всему, что происходило вокруг. Наблюдая за ним, Рамона предположила,