скользя по его краю. – И род твой гнилой!
Болото равнодушно смотрело на него в ответ. Было ли дело ему до проклятий какого-то человечишки?
«Я – Хозяин твой! – захотелось крикнуть Демьяну. – И земли, которую ты пожираешь, и леса, что гниет из-за тебя! Я – Хозяин всего, что только можно увидеть здесь, потрогать и почувствовать. Все, что рождается здесь и подыхает, все это мое. Я – Батюшка. Новый Батюшка!»
Но слова вязли на языке. Произнеси их хоть раз, и не будет пути обратно.
– Да пошло все… – только и буркнул Дема, отворачиваясь от болота.
Гниль появилась за год до смерти Батюшки. Теперь-то Демьян знал, как долго и мучительно тот угасал. Как тряслись его руки, как подкашивались ноги. Как по крупице терял он память и рассудок. Как себя терял он, проигрывая в битве со старостью и болезнью.
– Вы хоть врачу его показали? – мрачно спросил Дема, сидя за общим столом.
Аксинья тогда подняла на него тяжелый взгляд. Она сама изменилась до неузнаваемости. Похудела так, что ввалившиеся щеки облепили кости скул, – хоть бумагу режь. Руки-ветви безвольно лежали перед ней, будто она не имела над ними власти. Платье висело на высушенном теле мешком. Только взгляд оставался почти таким же, как раньше. Злую хищную птицу ни с чем не перепутать.
– Глупость не трепи, – выплюнула она, как тухлую кость, мало что губы не вытерла от отвращения. – Если я ему не помогла, то врачишка какой-нибудь из города помог бы?
Демьян попытался выдержать ее взгляд, но не смог. Опустил глаза, вцепился в катышек на скатерти. Помолчал.
– Батюшку нашего озеро выпило, – пробормотала Глаша, жамкая тонкими губами. – А лес не сберег…
– Молчи! – Окрик зазвенел в стеклах окон, Аксинья с силой отодвинула стул, встала. – Чтоб не слышала я больше этого! Время его пришло… Время пришло – он ушел. Закон жизни.
И выскочила из комнаты, прямая и цельная, ни единой трещинки.
– Альцгеймер у него был! – бросил ей в спину Демьян, но она не повернулась. – Старческое слабоумие, мать вашу… – Он опустил голову на сложенные ладони и закрыл глаза.
Выть хотелось отчаянно. Запах дома, лесной и теплый, бил в нос, рождая такую тоску, что зверь в Демьяне метался, как угодивший в капкан. Того и гляди бросится на прутья и рассечет о них грудь. Лишь бы выбраться наружу.
Дема и сам не мог понять, куда его так тянет. То ли обратно в город, к ставшим ненужными лекциям и диплому, или напротив – в лес. Ухающий, скулящий, шепчущийся во тьме живым доказательством их с Демьяном родства.
– Демочка… – Слабый голос, такой созвучный с другим, с Катиным, заставил его вздрогнуть.
Он медленно поднял голову и увидел перед собой Феклу. Сестрицу свою любимую. Спасенную великим чудом. Бледная в синеву, с лихорадочным блеском в глазах, она кусала рыжую косу и тянула к Демьяну тонкие пальчики.
– Де-ема-а-а… – позвала она еще раз и пошатнулась.
Они встретились взглядами. И целый миг Демьяну казалось, что сестра пришла в себя. Что она видит его, что понимает,