в шутку выиграл на первом курсе.
– Сука! – кричал он и метался по комнате, чуя, что попал в волчью яму. – Падаль! Тварь! Тварь!
У Катерины давно был свой ключ. Она приходила к нему между парами. Приносила горячего, убиралась потихонечку. Словом, делала все, что принято в мире человеческом, если ты спишь с кем-то четвертый год подряд. Демьян заметил ее, прижавшуюся к стене, с огромными, черными от страха глазами, только когда голос пропал окончательно.
– Демочка… – начала она, протягивая дрожащую руку.
Притронуться к себе он, конечно, не позволил. Рванул в сторону, застыл у окна, тяжело перевел дух.
– Что с тобой? – спросила Катя, немного помолчав. – Случилось чего?..
– Я уезжаю, – сипло ответил Демьян, удивляясь, что вообще может говорить.
Катерина дернулась, как от удара. Поджала губы.
– Это… из-за того, что я вчера… спросила?
Вчерашняя ночь казалась теперь чем-то очень далеким.
Демьян не сразу понял, о чем говорит Катя.
– Нет. – Махнул коротко стриженой головой, подумал, что волосы теперь придется отрастить. – Нет, что ты? Нет.
– А что тогда? – Катя сделала робкий шаг к нему, но остановилась, словно заметила, как зверино горят глаза. – Тебя отчислили?
Мотнул головой еще раз. Досадливо подумал, что разговор этот только тратит время, и протянул Кате бумажку, смятую в кармане.
Катерина схватила ее, быстро прочитала, болезненно вздохнула и подняла на Демьяна глазищи, полные слез.
– О господи, Демочка, твой папа?.. Мне так жалко… Дема!
Папа. Так и сказала: папа. От слова этого, от мысли, что Батюшку вообще можно так назвать, Демьяну стало нестерпимо смешно. Он то ли всхлипнул, то ли подавился смешком. Но это его отрезвило. Сделал шаг к Кате, она чуть заметно дернулась, снова опустил ладони на ее плечи, втянул чутким, звериным носом ее дух – горячий, женский, сладкий – и покачал головой.
– Это неважно, Кать. Я все равно бы уехал.
Та отшатнулась, но он ее удержал.
– Ты правильно вчера спросила. И поняла все правильно. Спасибо тебе, правда, все же хорошо было… а теперь я… Поеду. Ладно?
Большие темные глаза пошли рябью слез. И это так отчетливо напомнило Демьяну воды спящего озера, что жалость, поднявшаяся было в нем, тут же утихла.
– Вот, значит, как, да? – спросила Катя, запинаясь. – Так, да?
– Да, вот так.
– Не зря мне девочки говорили… Что не надо с тобой. Что зверь ты, Дема. И нет в тебе души.
И вот тут он уже не сдержался. Захохотал. И смеялся, пока цокот Катиных каблуков за дверью совсем не стих. Теперь этот злой, неуместный хохот иногда еще звучал в Демьяне странным отголоском памяти.
Кажется, люди называют это совестью. Наверное, ее угрызениями это и было. Славная девушка Катя всегда была к нему добра. И не заслужила она такого прощания. А он, дурак, медведь бесчувственный, рассмеялся ей в лицо. Но как было ей объяснить, что глупые сороки-подружки первый раз в жизни оказались правы?
Зверь