поучающе процитировал красноармеец.
– Да заткнись, буквоед проклятый! – закричал Демин. – Показывай, где патроны!
– Вот туточки. – Он открыл деревянный ящик, там тускло блеснула серая цинковая коробка.
Ромашкин выхватил из ящика автомат – на нем были липкие сгустки солидола.
– Надо же так намазать! – Ромашкин выругался. – Тыловые чучела безголовые!
Он схватил какие-то тряпки, стал обтирать кожух и затвор автомата.
– Государственное добро полагается беречь, – невозмутимо поучал боец.
Он отбегал куда-то в темные углы и возвращался то с шинелями, то с гимнастерками.
– Одевайтесь по-быстрому! Сапоги вот, шинелки. Околеете в бельишке-то!
Едва они успели одеться, как у госпиталя послышалась частая стрельба, взревели моторы танков, хлестко вспороли морозный воздух выстрелы танковых пушек, грохнули близкие разрывы.
Крадучись, все четверо вышли из-за сарая и увидели свои родные тридцатьчетверки. Стреляя вдогон уходящим гитлеровцам, танки неслись по центральной улице поселка.
Ромашкин вслед за Деминым и Линтваревым вбежал в палату и в наступающем утреннем рассвете увидел страшное зрелище. Убитые лежали в самых невероятных позах. Было ясно, что все они метались в поисках спасения, и так, на бегу, настигла их смерть. Только военврач лежал у входа с раскинутыми руками да девушки-медсестры сжались комочками у стены.
То ли от предутренних сумерек, то ли от пережитого Ромашкину все окружающее казалось синего цвета: оконные проемы без стекол, халаты на убитых, лица стоявших рядом людей и даже кровь, растекшаяся по полу.
У входа в свою палату Василий перешагнул через трупы двух фашистов, мысленно отметил: «Это Городецкий их застрелил. Где же он сам?»
Капитан лежал у окна, вокруг него были грязные следы сапог и россыпь стреляных немецких гильз. В Городецкого, видно, выпустили несколько автоматных очередей. На полу возле двери Василий увидел тетю Машу с раскинутыми, как и у военврача, руками. Она тоже встала на пути врагов, не хотела их пускать.
Пришли в госпиталь командиры из батальона, выбившего фашистов.
Линтварев, где-то нашедший свою одежду, в полной форме, подтянутый, подошел к ним и строго сказал:
– Товарищи, вы все это видите своими глазами, будете свидетелями. Надо составить акт – это нарушение международного пакта. Это варварское преступление.
Командир в овчинном полушубке мрачно посмотрел на него, ответил глухо:
– Нет, мы не свидетели. Мы – судьи, нам не нужны никакие акты. Мы будем бить сволочей беспощадно.
Они ушли. А Линтварев спросил Ромашкина и Демина:
– Может, мы с вами составим?..
– Иди ты… знаешь, куда, – грубо сказал танкист.
– Вы, пожалуйста, не забывайтесь, товарищ старший лейтенант, – одернул его Линтварев. – Я старше вас по званию…
Но танкист, уже не слушая, ушел из палаты.
Ромашкин достал из тумбочки бритву, планшетку, письмо от мамы, аккуратно сложил все и пошел