игра всего лишь. Футбол-это концентрированное выражение национальной самобытности и национальной культуры в наиболее ощутимой, непосредственной форме. Что нам продемонстрировала наша сборная в Италии? Что мы никогда не победим.
– Но почему? – всхлипнул сквозь прижатые к лицу ладони Валерий Борисович.
– Потому что за команды наших соперников играют свободные люди, а за нас крепостные. Крепостное право у нас не отменили в 1861 году. У нас только объявили об его отмене. Оно у нас сохраняется. До сих пор любой председатель колхоза, любой командир батальона, директор шахты, заведующий кафедрой – барин, Троекуров.
– Мысль не только не слишком глубокая, но и не слишком патриотическая. – Модест Анатольевич отхлебнул отвара.
– Патриотизм – последнее прибежище негодяя! – рубанул Барсуков.
– Патриотизмус есть красиво.
– Кто же вам сказал такую глупость? – Академик резко поставил кружку на стол.
Не сразу стало понятно, к кому относится вопрос, но Барсуков решил принять его на свой счет. Да, кажется, сжигает корабли. Его тайная миссия на пету-ховской даче провалилась. Высокомерным движением освежив свои баки, он заявил:
– Это слова Льва Николаевича Толстого.
Модест Анатольевич зевнул и даже на несколько мгновений закрыл свои запавшие от голода глаза. Неужели заснет, мелькнула у меня дурацкая мысль. Но академик не заснул.
– Вот типичный пример либералистского мышления.
– Что это такое – «либералистское мышление»? – оскалил мелкие зубы Барсуков, кажется, он готовился порвать в клочья аргументацию академика.
– Заметьте себе, не либеральное, для меня либерализм не ругательство, а либералистское.
– Да что же, что же это такое?!
– Это смесь самовлюбленной неграмотности, тупой религиозной веры в прогресс, неудержимого стремления повторять заклинания из некоего нелепого набора. Вроде того, что «демократия никуда не годится, но лучше нее все равно ничего нет».
– Солженицын это выразил короче – «образованщина»! – вскинулся Валерий Борисович.
Ничего себе, а я-то думал, что он ничем, кроме матерных частушек, не интересуется.
Модест Анатольевич величественно пропустил это замечание мимо ушей.
– А теперь о патриотизме, если позволите. Фразу эту сказал впервые не Лев Толстой, не Голсуорси, не Амброз Бирс, как прочитал я тут в одном предисловии. Сказал ее Сэмюэль Джонсон, английский публицист конца восемнадцатого века. Но это так, пример правильной атрибуции. Важно то, какой он вложил смысл в эту фразу. По его мнению, патриотизм – это настолько великая вещь, что способна облагородить даже негодяя. В таком же плане понимали проблему и люди античности. Когда Ганнибал подошел к Риму, сидевшие в тюрьмах преступники попросили дать им оружие и встали на защиту отечества. Патриотический порыв очистил их от грязи и негодничества.
Барсуков сидел, уткнувшись в тарелку, и с ненавистью глядел на остывшую картофелину, неизвестно кем подложенную.
– А