ругаем на всю страну…
Наши гимнастки, казалось, отрешились в тот вечер от всего мира. Когда какая-то из них выходила на помост, остальные, стайкой сбившись рядышком, закусывали губы и сжимали кулачки. Детеныши, брошенные в олимпийское пекло и обязанные выстоять. Против них были не только судьи: забитые звездно-полосатыми полотнищами трибуны зала откровенно болели за американок.
Света Богинская, единственная, кто уже проходил подобное испытание за четыре года до Барселоны – в олимпийском Сеуле, напрочь забыла о себе и, как наседка, успокаивала, обнимала то одну, то другую подругу, и мне с недоумением вспомнились ее слова, сказанные во время одного из тренировочных сборов: «Мы же так далеки друг от друга по возрасту. Да и интересы у нас совсем разные. Поэтому я всегда предпочитаю быть одна». А когда наконец они выиграли, и Таня Гуцу в голос зарыдала, выронив из рук нехитрые спортивные пожитки, то именно Богинская прижала ее к себе, гладила, успокаивала, закрывая спиной и руками от вмиг набежавших репортеров.
И радоваться командной победе, когда девочки все-таки добились ее, уже не было сил…
Богинской в Барселоне не повезло больше, чем кому бы то ни было. Ее золотая медаль в командном первенстве так и осталась единственной. На отдельных снарядах судьи придирались к нашим девчонкам, как только могли, словно стараясь отомстить за тысячные доли балла, которые сложились в пользу Татьяны Гуцу в многоборье, отделив ее золото от серебра американки Шэннон Миллер. Именно поэтому единственное индивидуальное золото, которое Таня Лысенко выцарапала у соперниц на бревне, можно было без всякой натяжки расценивать как спортивный подвиг. Всего за год до Игр Тане страшно не повезло на чемпионате мира в Индианаполисе: выступая на брусьях, она воткнулась руками в жердь и сломала пальцы. Перед Играми у Лысенко появилась новая проблема: от больших нагрузок стал сдавать организм – сводило мышцы. Правда, об этом знали только ее тренер и она сама.
Обычно улыбчивая и предельно вежливая Таня, сойдя с пьедестала, попыталась было поддержать начатый мной разговор («Расстроилась, честно говоря, из-за прыжка, да и в многоборье могла выступить получше…») и вдруг, уже не сдерживая брызнувших слез, опустилась прямо на маты: «Ой, что-то я ничего больше не могу».
Потом, отплакавшись, она вдруг подняла на меня грустные глаза и совершенно неожиданно сказала:
– А ведь команды такой у нас уже никогда-никогда не будет. Разбежимся кто куда…
А еще в Барселоне был полностью наш мужской пьедестал в многоборье, четыре золота Виталия Щербо на отдельных снарядах, приобретенное им звание шестикратного (в общей сложности) олимпийского чемпиона. В заключительный день соревнований трибуны устраивали Щербо раз за разом такую бешеную овацию, что арбитр, рискующий попридержать оценку нашему гимнасту, имел почти стопроцентные шансы быть растерзанным инчадой – испанскими болельщиками – прямо у судейского пульта.
В самолете, который вез из Барселоны в Москву первую группу