(нем. “странный”) – “сделано в Праге”. Побледневший, взбудораженный, встревоженный, подобно уносимой ветром лани, он перемещается из одного заведения в другое, из какого-нибудь “Nachtkaffee” в какой-нибудь кабачок, не находя покоя.
В хрупком сюжете романа чувствуется болезненная усталость, надлом, доводящая до слез неизбывная “Zärtlichkeit” (нем. “нежность”). Трудно не уловить связь между лихорадочным блужданием героя Леппина по ошеломившему его городу и мимолетностью его любовных увлечений; между боязливостью и неуемным любопытством, с которыми он, подобно лани, пускается в свои изнурительные ночные прогулки по “лабиринту”, и той неустойчивой чувственностью, что бросает его от одной женщины к другой в моменты пылкого опьянения. А затем неизбежно наступает депрессия, от которой нет спасения.
Леппин, “певец той, печально угасавшей, старушки Праги”, как писал Макс Брод, был “поэтом вечного разочарования”[470]. Его “пешеход” – лишь скромная тень в съежившемся городе, подобном личинке ночного мотылька, словно сотканном из ночных чудес и сияния фонарей, страшащемся дневного света. Потому что, говоря словами Карела Гинека Махи, “свеча боится солнца словно вора”[471].
Глава 23
В своем странствии по лабиринту мира путник Коменского встречает чудаковатых астрономов и астрологов, которые, изучив соединения и противостояния небесных тел, изобретают предсказания и гороскопы. Всевед ведет его к террасе, откуда астрономы приставляют лестницы к небесному своду, чтобы дотянуться до звезд и измерить их траектории с помошью линеек, тросов, гирь и циркулей. Путник получает удовольствие от этой игры, но быстро замечает, что звезды ведут себя иначе, чем хотели бы астрономы. Именно поэтому последние жалуются на небесные аномалии[472].
Предсказательная астрология – непременный атрибут сути Праги, особенно Праги Рудольфа II. В воспоминаниях, относящихся именно к периоду с конца xvi по начало xvii века, Микулаш Дачицкий из Хеслова несколько раз упоминает о возникавших в небе падающих звездах, хвостатых призраках, летающих драконах и мерцающих огнях[473].
Эпоха Рудольфа II кишела, метеорологами, астрологами и “гадателями по облакам”[474], которые, вынюхивая будущее, подобно охотничьим псам, узнавали по звездам знамения грядущих бедствий. Так, явление в небе непонятных и наводящих меланхолию огненных знамений предвещает эпидемии, предательство, финансовый крах, поражение в бою и любовную измену. Прага предложила убежище Тихо Браге и Кеплеру.
Я никогда не позволю хиромантке, что выпячивает грудь, качает головой и пронзает меня недобрым взглядом из стеклянной витрины в районе Пигаль, предсказать мне будущее по восковым куклам. Но придворные Рудольфа II поголовно жаждали знать свою “родословную”, которую астрологи начиняли явными небылицами, да и сам император жаждал, чтобы ему растолковали значения огненных испарений, что наблюдались в воздухе, угрожающе нависая над городом, подобно стрелкам Пауля Клее[475].
В